Четвертый звонок

Ну вот… Пару раз я заходила в университетскую библиотеку, где работала Любовь Бирадзе, чтобы завести с ней разговор об опере. Но она там всегда была занята, делала вид, что меня совсем не узнала, и потом, она ведь не пела в библиотеке, как знакомая моя женщина-провизор, а, наоборот, говорила строгим бесцветным голосом. И трудно было поверить, что она тогда в Доме культуры текстильщиков, блистательная и страстная, могла вызвать такое неподдельное волнение всего зала, ну, конечно, кроме своего дитятки Сашки:

— Где ты, мое дитятко,
дитятко любимое?
Ты зачем покинула
гнездышко родимое?
В когти злому коршуну
волей отдалася ты,
мать, отца одних оставила,
горем и бесчестием
обездолила ты навек их!

Вот и все… Дом культуры текстильщиков потом закрыли, и там обосновался Дом политпросвещения. Текстильщикам, наверное, опера была не нужна… А политически грамотными обязаны были быть все… В то время.

Я уехала… Потом вообще все изменилось… Слышала, что Бирадзе, вся семья во главе с дедушкой, уехали сначала в Израиль, потом в Канаду.

Лица их почти совсем стерлись из моей памяти, но я хорошо помню ее, Любови, голос, ее восхитительное меццо-сопрано. И если бы вдруг когда-нибудь судьба опять свела нас, я непременно узнала бы ее по голосу, конечно, только в том случае, если бы она пела. Потому что, сколько я потом смотрела и слушала оперу в исполнении лучших оперных мира — в белых шарфах и смокингах, в бархатных нарядах и роскошных кринолинах, с участием гигантских симфонических оркестров, — такой искренности и чистоты звука я не слышала никогда. И никогда больше так открыто, неподдельно и абсолютно не контролируя себя и свои эмоции, не сопереживала.

А бабочка? Та самая! Она куда-то делась… То ли я ее потеряла… То ли кто-то ее тихонько стянул с моего рукава где-то в троллейбусе или автобусе… А может, она сама улетела… Все-таки потом началась осень.

«Твой лик печальный бел и светел…»

Зи-ма учился в Щукинском и сдавал дипломный спектакль. Таких актеров, которые нужны были ему — не обученные декламировать и представлять, а красивые, смешные, обаятельные, чтоб гибкое мышление, легкая пластика и сочный голос, — не хватало. Словом, задача сложная. И если женщин в его театре было достаточно, даже с лихвой, благодаря романтической внешности самого режиссера, то мужчины были дефицитом.

И вот, когда в мебельном цеху он с художником уже заказывал декорации, ему встретился Паата.

Почему Паата, травматолог, врач-спасатель, оказался у нас? Почему он встретился Зи-ме в мебельном цеху?

Недаром говорил Боря Гадай, птица-грузин из пьесы Резо Габриадзе: «Эх, пропадем мы, грузины, среди крашеных блондинок…» И правда — эх. Грузин — скала… А вот женщины — грузинская традиционная национальная слабость… Поэтому Паата как-то ослаб и поддался. Словом, втрескался страшно в нашу местную красавицу Галю. Она там в Грузии на лыжах спускалась с горы и упала. Она упала, а Паата погиб. Вот смотрите, Галя подвернула ногу там, на лыжном курорте, так? Врач обычный что должен был записать в Галином анамнезе? Там, нога, связки — то да се… И общий вид больного: «Кожные покровы бледные…» Так?

А Паата мало что везде писал не слово «конечность» или «ступня», а «ножка», так еще и зафиксировал в Галиной карточке: «Твой лик печальный бел и светел…»

Но Гале некогда было обращать внимание на грузинских поэтов, она спешила домой. Поэтому, как только смогла ходить, тут же и уехала, не обратив внимания на влюбленного героя-спасателя… И Паата ломанулся за ней следом, благо у нее в карточке был адрес.

Так он что придумал, этот Паата! Приехал к нам, так? Покрутился, изучил обстановку.

Сначала планировал медленно и важно ходить мимо Галиных окон, чтоб она из окна его увидела и страшно удивилась:

«Э! Мама, иди посмотри! Так это же Паата, мой знакомый врач-спасатель, когда я на лыжах падала с горы, а он меня из сугроба выкапывал!!!»

Галя, к слову, тогда, чтобы вы знали, жила на втором этаже. Так вот, Паата собирался фланировать мимо ее окон на ходулях, делая вид, что просто так приехал отдохнуть и прогуливается туда-сюда, чтоб у Гали, ее мамы и сестры речь временно отняло от неожиданности. Вот вдруг в окне проплывает фигура Пааты… И он даже головы не повернет на их изумленные физиономии… Шагает, курит, гуляет, скучает… Такой ладный, поджарый… Мол, а что, нельзя, что ли? Где я хочу, такой красивый, там и разгуливаю…

Для чего это все? Эффект неожиданности, понимаете, да? А потом быстро приедет мама Пааты, брат Пааты Важа и жена брата Пааты Марина. И куда Гале деться тогда… Учитывая, что все они мало что врачи, так еще и поют, как ангелы. А в грузинской музыке много воздуха, она держит тебя на поверхности, не дает утонуть, а, наоборот, с каждым тактом поднимает тебя все выше и выше… И дальше дело техники.