Четвертый

Появилась у меня ещё одна награда – как всегда, нас с Оленькой удостоили высокой чести вместе, причем на этот раз и наши, и британцы одновременно. Опять Военный крест и Красное Знамя за общее дело – уничтожение фашистской агентуры в Уругвае и Аргентине. Конечно, проводилась эта операция негласно, но одну группу вооружённых гансов пришлось долго гнать через пампасы – мы вовремя высадили команду томми с самолёта незадолго до кромки сельвы, где и положили всех. У нас тоже были убитые и раненые. До рукопашной дело дошло.

Парни, с которыми мы в этом деле побывали, потом пригласили нас на крейсер, который их доставил. Похоронили погибших и помянули, как пристало. Мы, разумеется, были в форме – так полагается. Ко мне обращались «сэр», а к Оле «мэм». А то до этого всё «Малыш» и «Крошка». Хотя относились они к нам по-доброму и не дразнились с самого начала – англичане вообще народ тактичный.

В Москве они тоже иногда попадаются, когда у них тут пересадка. То в отпуск едут, то к месту службы. Так что на площади трёх вокзалов даже указатели попадаются на их языке.

Встречаться с Берией мне больше ни разу не пришлось – он и раньше был человек занятой, а сейчас, когда отвечает за всю страну, и подавно. И вообще, нет у меня ничего важного, чтобы ему сообщить. Если понадобится, так писать я не разучился, потому что бумаги нынче на компьютерах не печатают.

– Кутепов! – сбивает меня с мыслей бегущая рядом Ольга. – Ты веришь, что я тебя ни при каких обстоятельствах не разлюблю?

– Угу, – отвечаю я, переводя дух. И, зная, насколько хороша память у моей лапушки, уже чётко представляю себе, куда она клонит. Потомственная шпионка.

– Мы ведь с тобой ещё до диверсионной школы много общались. Признаюсь – я к тебе ещё тогда внимательно присматривалась, примеряясь к возможности дальнейшего развития отношений.

– И их углубления, – фыркаю я.

– А что в этом странного? Конечно, я невольно примеряла тебя на роль спутника жизни. И тот факт, что после контузии моего Ваню будто подменили, заметила быстро. Словно повзрослел в одночасье, хотя так и остался добрым и чутким. То есть сохранилось многое от того, что было, но исчезла способность смущаться, а вместо мечтательности появилась рассудочность. Казалось, будто ты наверняка знаешь то, что вскоре случится.

– Вроде дежавю, – подсказал я. – Словно узнаю всё вокруг, потому что это уже было, – навёл я супругу на «верную» мысль.

– Хм, – сообразила Ольга, сворачивая во двор. Надеюсь, больше она к этой теме не вернётся. Потому что исторические реалии я помню далеко не во всех деталях, да и не подряд – не настолько я сведущ, чтобы пытаться вмешиваться в жизнь целой страны и что-то менять. Достаточно и того, что предотвратил хрущёвскую оттепель, сохранив преемственность курса, на который поставил Советский Союз товарищ Сталин. И мне ничуть не досадно от того, что половина населения носит форму – школьники, почтальоны, таксисты и даже дворники, потому что так проще нашей до сих пор не полностью восстановленной лёгкой промышленности.

Правда, уверенности в том, что мои старания предотвратят грядущий развал нашей огромной страны, не испытываю. У меня, конечно, неплохая позиция – предсказатель, спрятавшийся в глубинах спецслужб, на многое способен повлиять, поскольку известен точными прогнозами. Проблема в том, что я и сам не уверен – как следует действовать дальше. Ведь нужно постоянно встряхивать верхние эшелоны власти, чтобы не зажирались, не теряли целеустремлённости и предприимчивости, ограничиваясь спуском сверху пространных циркуляров, а непрерывно настойчиво работали над решением конкретных задач, вылезающих одна за другой из самых неожиданных мест.

Ну что же – впереди меня ждёт очень интересная жизнь – есть возможность «потренироваться на кошечках» – на своей не такой уж маленькой империи под названием Куберейра. А там, глядишь, и соображу, каким образом организовать эти встряски без репрессий тридцать седьмого и без разгула раздражающих здравый смысл предвыборных кампаний буржуазных демократий.

Цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!