Четверый

Но бежал Андрей Михайлович не просто, а возглавив войско противника. Оправдывая себя смятением горести сердечной и обвиняя Четвертого в мучительстве, пишет царю письмо. Для обоснования своей позиции повествует о соборно избранном митрополите Германе, навлекшем на себя немилость Четвертого из-за опричнины: Герман, наедине «тихими кроткими словесы» обличив царя, тут же схлопотал не то отравление, не то удушение. Но в современных источниках нет информации о статусе Германа как митрополита, что роняет легонькую тень на компетентность случайного и единственного свидетеля царских бесед наедине, зато есть описание участия Германа в избрании 25 июля 1566 года митрополитом Филиппа. И умер Герман мирно — через полтора года после своего удушения-отравления.

Убежденно и убедительно пишет информированный Курбский о трагической кончине Корнелия Псковского и Васиана Муромцева в 1577 году: кончина их была ужасной, через раздавление специальным каким-то агрегатом. Давильный агрегат, конечно, воспламеняет читательское воображение, отчего сказание становится особо достоверным. Однако о насильственной смерти преподобного со своим учеником в других источниках нет и намека. В «Повести о начале и основании Печерского монастыря» о смерти Корнелия, умершего все-таки на семь лет раньше, чем это указывает информированный Курбский, говорится лишь, что преподобный, очень по-доброму встреченный царем, «от тленного сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище». Конечно, если правильно прищуриться, в конфигурации этих строк можно увидеть и давильный агрегат.

Чтобы придать своим претензиям аргументированность и системность, Курбский составляет «Историю князя Великого московского, о делах, услышанных от проверенных людей и виденных своими очами».

Почитав историю увиденную и услышанную, Четвертый отвечает почти без гнева, почти сочувственной проповедью, мол, почто, несчастный, губишь душу изменою да клеветою? Жалуешься на гонения? Но, будь я таким страшным деспотом, никуда бы ты, голубчик, от меня не делся. «Угрожаешь мне судом Христовым на том свете? А разве в сем мире нет власти Божией? Вот ересь манихейская: вы думаете, что Господь царствует только на небесах, дьявол во аде, на земле же властвуют люди. Нет, везде Господня держава — и в сей, и в будущей жизни. Положи свою грамоту в могилу с собою, сим докажешь, что и последняя искра христианства в тебе угасла. Ибо христианин умирает с любовью, с прощением, а не со злобою».

А ведь мощный, надо сказать, текст. Все-таки Четвертый был очень талантлив.

Отличный композитор, поэт, умевший «по латыни и по греческому», собравший уникальнейшую библиотеку, он способствовал организации книгопечатания в Москве, создал первую типографию и вошел в реальную историю все-таки не как деспот. Один из самых образованных людей своего времени, он обладал феноменальной памятью и потрясающей богословской эрудицией.

Либеральный реформатор, учредивший принцип народного обсуждения насущных государственных вопросов — 1000 человек разного сословия со всей страны, — с подачи навязчивых гуманистов становится пародийным пугалом. Ибо на его совести жертвы оппозиционеров.

Да, на совести Четвертого и Адашев, и Сильвестр.

…На Анастасии Четвертый женился в 16 лет, совершенно невзирая на родословную. Следствие по делу отравлении жены вышло на пронемецкое окружение Адашева с Сильвестром и, главное, на них самих. И не в первый раз царские любимцы предстают перед своим покровителем как фигуранты по политическим делам. Но тут еще и убийство. Как поступает кровавый деспот? Адашева послал в действующую армию, церковного иерарха Сильвестра — в Кирилло-Белозерский монастырь. Никого из их приверженцев не тронул, потребовал только клятву верности, чтоб «впредь не измышлять измен». Что ж, присягнули.

Присягнул, кстати, и князь Дмитрий Вишневецкий, воевода, да, бросив войско, перебежал к литовцам, к Сигизмунду. У Сигизмунда не понравилось, побежал в Молдавию, набедокурил там. Господарь Стефан отправил Дмитрия в Стамбул к султану. Султан, оценив непоседливого воеводу вальяжным оком, казнил его к шайтану. Каким-то образом и эта казнь засчитана Четвертому в его деспотический актив.

Еще одна страшная история, сообщенная Джеромом Горсеем, гласит, что после постройки храма Василия Блаженного Четвертый повелел казнить зодчих Ивана Барму и Постника — так, от самодурства, на всякий случай. Но через пять лет после казни Иван Яковлевич Барма по прозвищу Постник (это одно лицо) построил казанский кремль: Благовещенский собор, Спасскую башню и еще что-то. В летописях вообще не упоминается о таких оригинальных формах поощрения, как казнь.

Ливонский хронист Бальтазар Рюссов тоже описывает в своих хрониках страшные вещи — как трупы казненных запрудили Волхов и вода заливала цветущие луга.

Только вот луга у хрониста цвели в январе.

Потоки крови, приписанные Четвертому, имеют свойство течь в любую сторону, не согласуясь ни с какой логикой, а недоумения аналитического рода прекрасно разбиваются о формулировку «самодур».