Четвёртая вершина

С Витольдом Анатольевичем Креером мое знакомство было, если так можно выразиться, очно-заочным. Это произошло на сборе в Леселидзе, где тренировались наши спортсмены, готовящиеся к XVIII Олимпийским играм в Токио. Среди них был и Креер, к тому времени уже двукратный бронзовый призер в тройном прыжке Игр в Мельбурне и Риме. На тренировках я, естественно, больше всего наблюдал за прыгунами. Помню тот день, когда я впервые увидел Креера. Мы соревновались в прыжках, а на противоположной стороне стадиона прыгуны выступали в контрольных состязаниях в беге на 100 м. В одном из забегов стартовал Креер. Меня поразило, что он пробежал 100-метровый отрезок всего за 11,5. «Как же так, — думал я, — заслуженный мастер спорта бежит 100 м всего за 11,5 и прыгает на 16,71 (таким был тогда всесоюзный рекорд Креера в тройном прыжке), а я бегаю стометровку быстрее его и не могу прыгнуть даже на 16 м?» По молодости я не знал, что недостаток скоростных качеств, которые во многом являются врожденными и трудно поддаются тренировке, Креер компенсировал огромными силовыми нагрузками и отточенной техникой, отлично приспособленной к его индивидуальным данным и возможностям. Позже я видел прыжковые тренировки Витольда Анатольевича. И всегда поражался той целеустремленности, с которой он выполнял каждое, буквально каждое, упражнение, каждый прыжок.

Ну а Креер тогда меня еще совсем не знал. И думаю, не обращал внимания на тех многочисленных юных спортсменов, которые приходили на стадион посмотреть на тренировку наших асов легкой атлетики. Позже, правда, Витольд Анатольевич в своей книге «Ищу единомышленников», посвященной победе в Мехико, вспоминал, что моя фамилия была ему знакома с 1963 года, когда мы выступали в Леселидзе чуть ли не в одних соревнованиях. Но оговаривается, что в то время он больше смотрел на своих соперников, а не на прыгунов, которые едва переползали отметку 13 м.

Обо мне как о спортсмене, который в будущем сможет представить интерес для сборной команды СССР, Крееру поведал врач нашей юниорской команды Виктор Берковский. Когда-то Берковский и Креер вместе тренировались и были приятелями. Потом Берковский закончил медицинский институт и стал спортивным врачом. Он ездил вместе с нами на юниорский чемпионат в Варшаву, ему понравились мои прыжки и позже, уже в Москве, он говорил обо мне Витольду Анатольевичу.

О том, как сложились наши взаимоотношения дальше, я уже рассказывал в главе о тренировке. Эта глава заканчивалась моим выступлением в Мюнхене. С 1973 года я стал значительно реже выезжать на учебно-тренировочные сборы. Во-первых, я стал семейным человеком, во-вторых, условия для тренировок в Тбилиси были ничуть не хуже, чем в тех городах, где проводились сборы, и, в-третьих, я стал гораздо опытнее, лучше разбирался в сложных вопросах техники и методики тренировки и мог тренироваться большую часть времени самостоятельно. Мы по-прежнему обсуждали стратегию подготовки в том или ином сезоне с Креером, и он по-прежнему посылал мне письма-планы.

Но моя тренировка все же с этого времени носила более самостоятельный характер. Если так можно выразиться, вместе с тренером намечался только «скелет», структура и направленность тренировки. А конкретное содержание каждого занятия или недельного тренировочного цикла я определял сам, с учетом своего состояния.

После Монреальской олимпиады, точно так же как и после Мюнхена, я мечтал об установлении мирового рекорда. Меня не смущал сам факт, что рекорд теперь был 17,89, хотя, конечно, я понимал, что для того чтобы показать результат, близкий к 18 м, необходимо стечение многих обстоятельств. Нужно было поднять результаты во всех контрольных упражнениях, полностью залечить травмы, выйти на уровень высшей спортивной формы и в среднегорье выступить в компании сильных соперников. Я даже направил письмо председателю Спорткомитета СССР с просьбой найти возможность для выступления в Мехико.

Но все эти мечты и хлопоты в начале 1977 года оказались напрасными. Моя спортивная форма постепенно улучшалась, когда нога заболела снова. И заболела так, что о прыжках не могло быть и речи. Боль становилась нестерпимой, и ощущение было таким, будто у меня в стопе одна кость непрерывно трется о другую. Даже при ходьбе приходилось все время как-то выворачивать ногу, чтобы можно было хотя бы ступать на землю. В довершение всего заболели и связки ахиллова сухожилия.

Тогда я решился на операцию. Здесь мне оказал большую помощь Спорткомитет СССР, субсидировав поездку в Финляндию к одному из лучших специалистов по травмам такого рода. В Хельсинки 5 октября 1977 года мне и сделали операцию.