Четвёртая высота

Никогда ещё в Артеке костёр не горел так жарко, как в эту ночь на вершине Аю-Дага.

— Очень уж долго ночь тянется, — говорили ребята, грея у огня руки.

Маленькие скоро уснули, свернувшись клубком под одеялами, а старшие всё ещё глядели в лес, не давая сомкнуться усталым векам. Страшно было подумать, что где-то там, в темноте, блуждает одна-одинёшенька в лесу, дрожа от холода и страха, Гуля Королёва, та самая девочка, которая играла вместе со всеми в волейбол, в теннис, ездила верхом с Хамгоковым и так хорошо работала вёслами, когда ребята выходили на лодках в море. И вдруг Барасби захлопал в ладоши и закричал:

— Фонарик! Фонарик! Сюда идёт! Наверное, это они!

— Где? Где? — встрепенулись ребята.

— Вон там!

Из темноты плыл, приближаясь, блуждающий огонёк…

— Сонечка, прости меня! — закричала Гуля, бросившись к вожатой.

— Осторожней: сгоришь! — сердито крикнула Соня, отстраняя Гулю подальше от огня.

— Я знаю, что страшно виновата! — продолжала Гуля, опустившись перед Соней на колени. — Но я всё-таки рада, что не струсила. То есть сначала струсила, а потом со страху расхрабрилась. Знаете, — и она поглядела на ребят, с любопытством смотревших на неё со всех сторон, — как я с держидеревом воевала?

— Ну ладно, ладно, — остановил её Лёва. — Это видно и так. Ребята, сейчас же спать! И ты, Соня, укладывайся.

Соня и ребята поднялись и пошли к белеющим вдали палаткам.

— Сердишься? — спросила Гуля. — Да, Сонечка?

— Сержусь! — сурово сказала Соня. — Очень! Но всё-таки ты смелая… я не такая. Мне и у костра было одной страшновато…

Разбудили Гулю звуки горна. Выбравшись из палатки, она увидела: на самом горизонте, из-за моря, вставал багряно-красный солнечный диск. Над ним и вокруг него по всему небу раскинулись лучи. Такого простора, такого ослепительного моря, такого торжественного, победоносного сияния Гуля не видала ещё ни разу в жизни. Она даже зажмурилась на секунду и всей грудью вдохнула струю чистого воздуха, па́хнувшего и лесом и морем. И ей стало опять так хорошо, что она совсем забыла, сколько тревоги и огорчения пережили из-за неё вожатые и ребята.

Кино в Артеке

Отряд вернулся в лагерь под вечер. А на утренней линейке старший вожатый сурово отчитал Гулю перед всем лагерем. Ей пришлось выслушать немало горьких слов. Её поступок, сказал Лёва, надо считать особенно серьёзным потому, что она нарушила дисциплину во время похода. Она заставила всех тревожиться. Из-за неё ребята не спали почти всю ночь… Не первый раз нарушает она законы и обычаи Артека.

И пока старший вожатый говорил всё это, Гуля хмурила брови и кусала губы, с грустью думая о том, что она вот опять сбилась с пути, потеряла тропинку, как ночью в лесу.

Она почти не дотронулась в столовой до завтрака и весь день ходила молчаливая и хмурая. Она не сердилась на вожатых. Она сердилась на себя.

«Дрянь девчонка! — повторяла она, чуть не плача. — Не может жить спокойно, как другие ребята. Прежде с тихого часа убегала, а теперь взяла да и удрала ночью в лес!»

Руки и ноги у неё были исцарапаны до крови. И, поглядывая на свои ссадины и царапины, Гуля со злостью и досадой думала: «Так мне и надо! Молодец держидерево! Видно, для того оно и растёт, чтобы держать таких, как я!»

Она даже отказалась от верховой езды, когда Барасби предложил ей проехаться после вечернего чая. Он искоса поглядел на Гулю, не понимая, о чём она думает, сидя на скамейке и крепко обхватив руками колени.

А думала Гуля вот о чём: «Ну как жить мне на свете дальше? Надо же научиться быть смелой, как моя Василинка в кино. А всё получается не так! И вот теперь вожатые думают, что в Артеке никого нет хуже меня…»

Но вожатые так не думали. Они понимали: то, что случилось, для Гули даром не пройдёт.

На другой день в Артек привезли новую кинокартину — «Дочь партизана». Вожатых это озадачило. Ведь главную роль в этой картине играла Гуля! Как же быть? Она так провинилась, и после этого показывать её на экране? Ещё зазнается небось, ещё больше от рук отобьётся. Но ведь не отказываться же из-за этого от картины, которую специально привезли в Артек! Не лишать же удовольствия весь лагерь.

Узнав, что после ужина будет кино и что в картине участвует пионерка Артека Гуля Королёва, ребята всполошились.

— Это какая же Королёва? — спрашивал один.

— Та, что ночью одна в лес ходила, — отвечал другой.

— Та, что верхом ездит не хуже, чем Барасби. И плавает здорово, — говорил третий.

Вечером ребята стали ходить за Гулей по пятам.

— Расскажи, Королёва, как ты снималась в кино, — просили они.

— Ладно, ладно, расскажу, — отмахивалась Гуля. — После сеанса. А то смотреть неинтересно будет.

И хотя ребята клятвенно уверяли её, что им всё равно будет очень интересно, Гуля уговорила их потерпеть.

Перед сеансом она долго думала, идти ли ей на картину или не идти. Нечего сказать, хороша дочь партизана, которой объявляют выговор на лагерной линейке! Ей теперь в глаза ребятам смотреть совестно.