Четвёртая высота

Наконец тяжёлая дверь опять открылась. Со ступенек, стуча каблуками и весело переговариваясь, сбежало несколько юношей. Они зашагали по улице, чётко отбивая шаг.

«Вот этих, наверно, приняли, — подумала Мирра. — А девочек что-то не видно. Неужели одна Гуля поступает в военную школу?»

И вот наконец дубовая дверь снова скрипнула, и на пороге показалась Гуля.

— Ну что? — спросила Мирра одними губами.

Гуля махнула рукой.

— Нашли в глазах что-то, — сердито буркнула она. — Всю жизнь видела замечательно, даже в театр бинокля не брала, а тут заставили чуть ли не за целую версту какую-то бессмысленную чепуху читать — набор букв: а… ща… ы… Даже ять и фита, кажется… Знала бы, что эти таблицы там вывешены, вызубрила бы их заранее наизусть… И всё тут.

— А где бы ты их взяла? — засмеялась Мирра.

— Ну, где-нибудь раздобыла бы. У любого глазника — у Остроухова или у Финкельштейна.

— Да ведь у каждого глазника может быть своя таблица, — предположила Мирра. — Я-то это хорошо знаю.

— А ты, кажется, радуешься, что меня не приняли? Вон, даже повеселела. Хороша подруга!

— Не сердись, Гуля, — сказала Мирра. — Я не то чтобы рада, но, по-моему, совсем не обязательно девочке учиться в военной школе. Ну подумай сама: почему тебе непременно нужна военная карьера?

— Да нет, совсем не в этом дело, — возразила Гуля. — Но ты понимаешь, мне иногда так трудно бывает жить. Я надеялась, что эта школа мне поможет… Приучит меня к настоящей дисциплине.

В это самое время мимо девочек быстро прошёл военный в больших роговых очках.

— Видишь, видишь? — сказала Гуля так громко, что прохожий обернулся. — Военный — и в очках. Почему ему можно, а мне нельзя? Я говорила: «Если так, выпишите мне очки и примите в школу». А врач упёрся — и ни за что.

Придя домой, Гуля легла в постель. Фрося звала её обедать, но Гуля сказала только:

— Потом, Фросенька, — и повернулась лицом к стене.

К вечеру она уснула и сквозь сон чувствовала, как мамина рука осторожно щупает ей лоб. Гуле на минутку показалось, что она опять стала совсем маленькой и мама сейчас возьмёт её на руки.

— Ничего не болит, мамочка, — ответила Гуля, не дожидаясь вопроса, — не беспокойся. Полежу — и пройдёт.

А что именно «пройдёт», она и сама не знала.

«Как мне дальше жить? — думала Гуля, плотнее закрывая глаза и натягивая на плечи старый вязаный платок. — Мне уже пятнадцать лет, а я ещё ничего, ничего не сделала хорошего, полезного. Сил хоть отбавляй, а куда их девать? Неужели опять на коньках, как про́клятой, гонять все вечера? Уж лучше бы сниматься в кино. Всё-таки настоящая работа. И потом, так трудно держать себя в руках, не срываться… Что бы такое придумать?

Если маме сказать, что мне хочется настоящего дела, она сразу же посоветует помогать Фросе по хозяйству. А Фрося ворчит: „Да ты ж и так скильки чашек побила! У тебя руки не таки“. Вот и получается, что садишься за стол, как барышня. Всё тебе подают. Даже совестно».

Гуля уснула одетая. А на другой день случилось такое событие, которое сразу сняло как рукой все её огорчения и тревоги.

Третья высота

В школьном коридоре, как всегда на переменах, стоял разноголосый гул. Школьницы медленно двигались, обнявшись, а мальчики сновали взад и вперёд, и девочки ворчали, что они «путаются под ногами».

Гулю сегодня раздражал этот беспорядочный весёлый школьный шум. Она вошла в пустой ещё класс, села за свою парту, в третьем ряду у окна, и открыла наугад какую-то книжку.

Но в эту минуту дверь приоткрылась, и в класс заглянула Муся Лебедева, комсорг школы.

— A-а, Гуля Королёва! — сказала она. — Я тебя ищу. Мне как раз нужно с тобой поговорить.

— Со мной? — удивилась Гуля и подвинулась.

Муся села рядом.

— Дело вот в чём, — начала она как будто сухо и деловито, — мы заметили, что ты за последнее время сильно изменилась, Королёва.

— Как это — изменилась? — переспросила Гуля, насторожившись.

«Неужели и здесь заметили?» — подумала она.

— Изменилась к лучшему, — объяснила Муся, улыбаясь. — Видно, выросла, что ли. Стала по-настоящему работать над собой, сознательнее к себе относиться… Ну, в общем, мы считаем тебя вполне достойной быть в комсомоле.

Гуля растерялась и обрадовалась.

«Это как раз то, что мне нужно, именно то, что мне нужно!» — подумала она и порывисто вскочила с места.

— Ты начала так, — сказала она, — что я могла подумать, будто я сделала что-то ужасное. Мусенька, да ведь это для меня счастье! Ты даже не знаешь, как трудно мне бывает порой. Я постараюсь быть настоящей комсомолкой!

Муся с улыбкой смотрела на Гулю и думала: «Интересный характер — порывистый, горячий, деятельный. Надо, надо ей как следует помочь. Из неё выйдет толк».

В коридоре весело и звонко залился колокольчик.

— Ну вот, пока всё, — сказала Муся, вставая. — Сначала сами всё проведём, а затем тебя проверят в райкоме. [15]

— Это что, экзамен? — спросила Гуля.

— Да, пожалуй, ещё поважнее экзамена, — ответила Муся.

Она ушла. Класс мигом заполнился тем шумом, который только что бушевал в коридоре.