Четвёртый круг

— Реинкарнация, — сказал я скорее шепотом, почти богобоязненно.

— Что? — спросил Холмс с искренним изумлением.

Этого я и боялся. Я не угадал, а теперь придется объяснять.

— Я думаю… ты сам мне рассказывал… древнеегипетская «Книга мертвых»… и этот культ в Тибете, как его… оживление души в новом теле…

— Я знаю, что такое реинкарнация, — перебил меня Холмс сердито. — Но Мориарти этим не занимался. По крайней мере насколько нам известно. Есть, конечно, несколько темных пятен в его биографии, когда он исчезал на несколько недель, но думаю, что в Тибете он не был. Хотя…

Холмс остановился на миг, словно ему в голову неожиданно пришла какая-то мысль, которая поколебала в нем прежнюю самоуверенность. Однако он не дал все же ей взять верх, коротко покачал головой и продолжил:

— Нет, не верю… А если он возился с здешними мошенниками, тщетно пытающимися подражать далай-ламе, то в лучшем случае смог бы ожить как какая-нибудь редиска или божья коровка. А редиски и божьи коровки не посылают писем, Ватсон.

Значит, опять я поспешил. Ладно, не в первый раз. Ничего не оставалось, как покаянно попросить объяснений. Впрочем, Холмс с нетерпением ждал этого, а друзьям надо доставлять удовольствие, не так ли?

— Тогда в чем дело? — спросил я сокрушенно.

— Бритва Оккама, дорогой мой, бритва Оккама. Когда предположения умножаются, следует выбрать самое простое.

Думаю, эту фразу он повторял мне уже сотню раз по разным поводам. Как и рассказ о знаменитом Вильяме из Оккама. Но только какая от этого польза, если я, похоже, никогда не смогу научиться обращаться с его бритвой? Хорошо, вся слава принадлежит умелому Холмсу. Послушаем дальше.

— Мориарти действительно отправил письмо, Ватсон, но еще будучи живым. Думаю, что это произошло так: он заплатил кому-то, чтобы тот доставил письмо в определенный день, например, сегодня, причем анонимным образом — подсунул под входные двери, — чтобы я не имел возможности расспросить курьера. Поручение было бы не выполнено только в том случае, если бы Мориарти появился раньше и отменил первоначальное приказание, что, уверен, и произошло бы, не погибни он на озере. Поскольку по вполне разумным причинам появление Мориарти не состоялось, письмо доставлено — вот оно. Просто, не так ли?

Действительно, все было просто — вот так, postfactum. Впрочем, как и всегда с объяснениями Холмса. И вправду у меня были причины стыдиться. Реинкарнация! Да уж!

— Великолепно, Холмс, — искренне сказал я. — Итак, вопрос решен.

— Ничего не решено, дорогой мой Ватсон, — возразил Холмс тихо.

Я посмотрел на него растерянно.

— Но мы же знаем, кто отправитель и как доставлено письмо.

— Точно. Но это второстепенные подробности. Настоящая головная боль только теперь начинается. Мы должны для начала разгадать, зачем Мориарти предусмотрел то, чтобы письмо дошло до меня только в случае его смерти. Тогда мы установим и смысл послания.

— Ты имеешь в виду — этого круга?

— Да, но умоляю тебя — не делай больше таких поспешных и легкомысленных выводов, — сказал он тоном, исключающим всякие возражения. — Дело намного серьезнее, чем может показаться на первый взгляд.

У меня не было намерения спорить. Я еще слишком хорошо помнил, как он разъярился, услышав мой первый комментарий о круге. Я нимало не желал опять вызвать такую реакцию.

— Итак, что ты предлагаешь? — спросил я предупредительно.

— Что ты знаешь о круге? — ответил он вопросом на вопрос.

На миг я задумался. Странное ощущение, когда иногда становишься в тупик от самого простого вопроса. Впрочем, что можно знать о круге? Я попытался срочно вспомнить то, чему меня учили на уроках геометрии, но очень немногое смог вытащить из глубин памяти на поверхность.

— Ну… это… это геометрическое тело…

— Фигура, — поправил меня Холмс. — Фигура, Ватсон. У фигуры два измерения, а у тела — три.

— Фигура, разумеется, — с готовностью принял я поправку. — Итак, фигура, которая… совершенна, как ты сказал… в связи с ней проявляется константа, обозначаемая какой-то греческой буквой… что-то типа «фи», или «ми», или нечто похожее… точно не знаю… Она возникает, когда что-то перемножается, но ты ведь не думаешь, наверное, чтобы я помнил, что именно? Последний раз я был на уроке геометрии добрых сорок лет назад, а после этого нечасто имел дело с кругами, да и вообще этот предмет — не самая сильная моя сторона.

— Жаль, — коротко ответил Холмс своим обычным тоном холодного презрения. — Действительно жаль. Можешь предположить, сколько упоминаний о круге содержится в «Британской энциклопедии»?

Конечно, я не имел об этом понятия, но, чтобы его не разочаровывать, высказал самое скромное предположение:

— Пять? — сказал я полувопросительно, дав ему возможность выказать свое превосходство, чем он не замедлил воспользоваться.

— Сорок три, дорогой мой Ватсон. Сорок три! И только первые три или четыре — математические. Остальные не имеют связи с предметом, в котором ты действительно слабо ориентируешься. Греческая буква «пи», и речь идет о коэффициенте, получаемом делением площади круга на его диаметр.