Четвёртый Рим

Пока Надежда Петровна, приняв у Ромки студенческий, внимательно рассматривает его, развернув плотную книжечку, крутя ее и так и эдак под светом, никак не могу понять, что ее так смутило. Это явно что-то большее, чем необычное отчество или новый бланк. Но что?

— Рома… Ром, что происходит?

И получив в ответ еще одно раздражённое движение плечом, умолкаю, понимая, что и так наговорила достаточно.

— Не, ну Рома… Я, конешно, все понимаю… Дело молодое, мы тоже балувались иногда… Но ты ж совисть май. В яке ты мене положение ставишь тепер? Шо тепер с тобой делать?

Ого! Уже «Рома»! Да что же такое она увидела в этом студенческом, что за волшебное имя, так быстро меняющее отношение людей к нему?

— А давайте сделаем так… Вы меня не видели. Ни меня, ни Маринку.

Маринка, это, значит, я. Очень интересно.

— Та я ж вжэ запись зробыла… Поспишила, ну, хто ж знав…

— А время посещения не проставили. Поставьте последнее перед отбоем — и все. Проблем нет. А насчёт уборки я договорюсь.

— Та шо там договоришься… До утра прибрать надо.

— До утра Витька можно организовать. Он человек надёжный, не первый раз уже отмазывает.

— Ну да, Вихтор хлопец хороший, тильки якийсь як обкуреный вечно. Вин шо, планокурить там на нычку в себе? Ты не знаешь, не? Мени наркоты не надо тут, в общежитии. Ты ему скажи якось, шоб если творив оце свое непотребство, то тока не в корпусе. Ясно?

— Не, Витёк норм пацан, и не дурак. И вас не подставит, — посмеиваясь от такой характеристики, говорит Ромка, и я понимаю, что совсем ничего не понимаю. — Ну так что, Надежда Петровна? По рукам? Отпускаете нас? Нам… реально стыдно, орали тут как утрыки какие-то. Мы больше никогда так, Надежда Петровна. И с меня лично — вам подарок за понимание.

— Ой, та ладно тоби… Не трэба…

— Никакое не «ладно», я так хочу. Пацан сказал, пацан сделал, Надежда Петровна. Спасибо вам. Нам с Маринкой пипец стыдно. Да, Маринка?

Чувствую его пусть шутливый, но не менее от этого сильный толчок в плечо и, пригибая голову, согласно киваю.

— Да, извините нас, пожалуйста. Мы… не подумали.

— Ну, бувае, бувае. Дело молодое. Вы тильки сильно не фулиганьте больше. Вы ж хороши ребята, сразу видно.

— Не будем. Реально, не будем! Спасиб, Надежда Петровна! Пошли, Маринка! Бегом за мной, сказал…

Последняя фраза звучит уже совсем тихо, предназначаясь для того, чтобы вывести меня из состояния застывшего постамента.

И, едва за нами закрывается дверь и свежий ночной ветер дует в лицо, как все только что произошедшее начинает казаться фантасмагорией, какой-то глупой фантазией, если бы не одно «но».

Я по-прежнему не одна. Вот же он, Ромка, идёт рядом со мной, засунув руки в карманы и время от времени хитро подглядывая из-под кудрей, упавших на глаза. Я хочу что-то сказать, и не могу. Не могу придумать, с чего начать, чтобы не звучало слишком глупо.

— Слышь? Ты мне феньки порвала, коза….

Остановившись у фонаря, он достаёт из кармана пачку сигарет и задумчиво разглядывает свои руки — и кроме старых, виденных раньше тонких шрамов, замечаю следы свежих царапин у него на запястьях.

Черт. Как же стыдно. Нет, я по прежнему считаю его беспечным засранцем, который играет чувствами людей просто так, легко. Просто потому, что… может. Может производить впечатление и провоцировать на эмоции. Но и я хороша. Что ж меня так снесло в истерику, причём публично… Теперь, когда свежий воздух немного охладил мой пыл, понимаю, что сегодня вечером одинаково по-идиотски выглядели и он, и я.

Поэтому… Не грех и извиниться. Только искренне, не так, как перед Надеждой Петровной.

— Я… в общем, мне очень стыдно, Рома… что я тебя побила. Прости.

— Побила? — прикурив, он одаривает меня ироничным взглядом. — Ну, если это называется «побила», то… Ладно. Извиняю тебя. Но не за феньки. Феньки жалко.

— А мобилку разбитую тебе не жалко?

— Нет.

Ну офигеть. Вот и поговорили. Вот и осознали каждый свои проколы. Но ругаться с ним больше не хочу. Слишком много сил это у меня отнимает.

— Ясно. Угостишь сигаретой?

— Да не вопрос. Бери.

Он достаёт из пачки еще одну сигарету губами и, прикурив от своей, передает мне ее уже зажженной. Беру ее из его рук, легко затягиваясь и старясь не думать о том, что секунду назад он прикасался к этому же фильтру, и у нас получается такой… невидимый поцелуй через сигарету.

Я не часто курю, но с ним сейчас мне почему-то хочется это делать. Чтобы остановить мгновение, что ли. Молча сажусь на бордюр вслед за ним и наблюдаю за игрой света фонаря и листьев деревьев, изредка косясь на его профиль. Курит, как и ест, он очень вкусно, с откровенным удовольствием. Настоящий гедонист. Ловит кайф от жизни и не скрывает этого.

Интересно, всем ли удовольствиям он отдаётся вот так, без остатка? Ловлю себя на этой мылся и густо краснею, радуясь тому, что вокруг нас полумрак и он не может этого увидеть.

Ромка, не подозревая о моих переживаниях, продолжает молча курить, а потом подводит итог:

— Нам нельзя больше ссориться. А то всем пиздец.

Закономерный вывод, ничего не скажешь. Согласно киваю, не зная, что ещё добавить. Он снова недолго молчит, затем продолжает.