Четыре

– И такое я слышала, – как-то устало сказала она. – Мужчины, даже умные мужчины, которых посчастливилось встречать, не очень изобретательны…

– Где уж тут изобретать, если взор застит… – буркнул я. – Зато – искренне.

– Не обижайтесь, мне всё равно приятны ваши слова. Мне понятна ваша грусть. Жаль, что вы заглядывали только в будущее. Если бы вы заглянули в мое прошлое, вряд ли бы у вас появилось желание сыпать такими комплиментами.

– Но ведь, может, именно сейчас мы встретились в точке обнуления! В точке бифуркации! И всё бывшее прежде не имеет никакого значения, как, впрочем, и то, что случится в будущем! Время вообще несуществующая субстанция.

Измерительная система для ниточки жизни человека, народа, цивилизации… Но ниточки иногда сплетаются в занятные узелки.

– «Узелок завяжется, узелок развяжется», – тихо спела Аглая строчку из популярной песенки. Надо сказать, что для ее томного, даже низковатого голоса эта песенка не подходила, – явный диссонанс. Но ее непосредственность всё остальное заглушала.

– А чем вы зарабатываете сейчас? – вдруг спросила она.

– Продаю советы и сюжеты…

– Ну… сюжеты еще как-то можно понять… Но неужели есть те, кто покупает советы?

– К примеру, совет инвестировать или не инвестировать из хорошего источника можно и прикупить…

– А вы хороший источник?

– Не знаю, – пожал я плечами, – но иногда обращаются.

– И вы еще и генератор сюжетов? – лукаво и недоверчиво улыбнулась девушка.

– Да, недавно приходил мой друг, известный писатель-фантаст. После запоя у него был кризис, а его издатели срочно трясли с него новую книгу.

– И вы продали ему сюжет? Какой, если не секрет?

– Секрет, но вам почему-то хочется рассказать. – Я заглянул ей в глаза, пытаясь понять, оценила ли Аглая мое доверие, но не смог. Но, сказав «А», пришлось продолжить: – В юности я придумал сюжет ненаучно-фантастического романа: человечество освоило все технологии, какие только могло, технический прогресс сошел с ума вместе с искусственным интеллектом и роботами, жуткая война поставила планету на край гибели. Кроме того, проклятые капиталисты довели цивилизацию и до полного нравственного разложения. Покинуть планету было невозможно, потому что за пределы Солнечной системы даже самые крутые технологии человечеству вырваться не позволили.

Но оставалась возможность на своей планете вернуться в прошлое. Ничего удивительного в этом нет – ведь там-то еще прекрасная, цветущая Земля, не загаженная потомками Каина. И те, у кого была возможность, попрыгали в машины времени и рванули обратно. К истокам. Там они стали учить наших общих предков… Чему? Да всё тому же самому: ремеслам и технологиям. В итоге человечество снова пошло по замкнутому кругу… И отголоски этого события можно найти во всех древних книгах и археологических памятниках. Тогда я был молод и многого не знал. До каких пор человечество будет ходить по этому печальному кругу? До тех, пока не вспомнит, какой была Земля до изгнания из Рая. Пока не вспомнит о Творце, Который вне времени…

– Как интересно! – Вот сейчас она точно была искренна. – Почему вы не написали этот роман сами?

– Не знаю. В моей голове старый пыльный шкаф с сюжетами, которые я просто не успею за эту короткую жизнь реализовать.

– И теперь вы их продаете?

– Не совсем так. Я их тоже инвестирую. Мой друг схватился за этот сюжет, как за спасительную соломинку. И я ему эту историю отдал. Если книга у него получится и будет напечатана, то он даст мне небольшой процент от гонорара.

Аглая посмотрела на меня как на человека, который в безумии своем раздает золотые слитки и алмазы каждому встречному-поперечному.

– И много вы так продали… сюжетов?

– Много. Некоторые подарил. Мне ведь они тоже достались бесплатно… Как и вам – ваша красота.

Над последними словами Аглая крепко задумалась. Пригубила кофе и стала смотреть в окно. Женщине не надо философствовать, достаточно молча и задумчиво смотреть в окно, чтобы сам Луций Анней Сенека сначала восхищенно замолчал, а затем присоединился к этому прекрасному безмолвию. И вдруг Аглая будто прочитала мои мысли.

– А ведь жизнь априори должна быть счастливой и немного грустной, как эта осень, – сказала она, – и не надо быть никаким философом, чтобы понимать это. И любящим надо умирать вместе…

А ведь я только-только подумал, что супруга Сенеки Паулина приняла смерть добровольно вместе с ним, как он ее ни отговаривал. Но вспомнил я и о другом.

– Тогда, когда я думал и верил, что есть любовь всей моей жизни, моя возлюбленная, а потом моя жена… мы думали, мы говорили синхронно. Настолько, что сначала смеялись, остановившись на полуслове, а потом просто молча улыбались друг другу. Это было самое счастливое время в моей жизни.