Четыре башни

Однако через пару секунд желание от души посмеяться бесследно пропало. Нет, снова это чувство… будто голову, на которую накинули плотный мешок, опускают в ведро с водой. Очередной приступ! Что делать?! Спросить, не найдется ли у них здесь молодого бычка или кролика, на худой конец? Идиот, конечно, острить сейчас самая мудрая идея. Черт… еще пара минут, и я отрублюсь. Лифт тем временем не прекращал опускаться. Не знаю, как мне пришло в голову то, что я сделал. Кто понимает, чем руководствуется сумасшедший? Даже я не знаю ответ на этот вопрос.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и что есть мочи ударил лбом о близлежащую стенку. Звук удара, наполнивший тесную коробку лифта, прогремел как китайский оперный гонг. От удара я чуть не потерял сознание и упал на колени, но цель оправдывает средства. Спустя пару мгновений я был достойно вознагражден. Щеки и губы почувствовали приятную теплоту ручейков крови, что сочились из рассеченной кожи на лице.

Не могу описать точно реакцию группы сопровождения, не всматривался в их лица. Мое внимание привлекло собственное отражение в солнцезащитных очках одного из охранников. В нем я увидел свою несуразную рожу, которая расплылась в довольной улыбке. Вместе с кровью из меня вытекало чувство того, что рассудок покидает мою и без того больную голову. Я с облегчением выдохнул… очередная маленькая победа. С рассудком возвратился и слух:

– Мистер Гарсия, вы в порядке? Что на вас нашло, зачем вы стали себя калечить?

– Да, всё в порядке, – сказал я, жадно облизывая языком капли крови, что скатились на края губ. – Просто не удержал равновесие, этот перелет вымотал меня. Нам долго еще ехать?

– Минута от силы. И больше без глупостей. Нам не нужны проблемы.

– Договорились, парни.

Деревянные солдаты не соврали, не прошло и минуты, как лифт спустил нас на подвальный этаж здания. Перед моими глазами предстал длинный коридор. Он вел, как я предположил, к месту инструктажа. Я ускорил шаг, поскольку не был до конца уверен, что нанесенная самому себе травма даст долговременный терапевтический эффект. Я открыл дверь и увидел перед собой объемное помещение, схожее с оперным залом. Потолок был около двадцати пяти метров в высоту. В конце зала располагалась сцена, на которой возвышалась деревянная трибуна.

Остальное пространство было занято стульями, на большинстве которых уже сидели ожидавшие начала мероприятия люди. Если бы я не знал обстоятельств, то подумал бы, что попал на собрание загородного гольф-клуба. Все присутствующие имели опрятный внешний вид и были одеты в строгую одежду. Так и не скажешь, что находишься в зале с сотней убийц. Были, конечно, и те, чей внешний вид отличался от остальных. Например, один парень на вид лет двадцати семи, сидевший в середине пятого ряда, напялил на себя наглаженную военную полевую форму. К чему эта показуха? Он думает, что кого-то сможет этим смутить или напугать? Идиот.

Я выбрал первое попавшееся свободное место и сел рядом с довольно симпатичной темноволосой азиаткой. Она производила впечатление скорее секретарши топ-менеджера, нежели человека, которому предстоит принять участие в бойне: поверх белоснежной рубашки на ней был надет приталенный темно-синий пиджак с золотыми пуговицами, а ноги еле-еле прикрывала черная мини-юбка. Но все это меркло на фоне туфель на шпильке длиной с канцелярский карандаш. Может, она дверью ошиблась? Конечно, дамочка старалась не подавать вида, но было очевидно, что она взволнована до предела. Бедняжку выдавали с потрохами дрожащие колени и ритмичный стук каблучков, которым она, по всей видимости, пыталась заглушить нарастающую с каждой минутой тревогу. Что ж, где есть один дилетант, там есть и второй. Я расслабленно облокотился на спинку стула в ожидании начала мероприятия.

Спустя пару минут после моего прихода в зале уже не оставалось свободных мест. При этом в помещении стояла такая тишина, что было слышно, как гудят светодиодные лампы. Напряжение росло с каждой секундой. Казалось, что скоро оно станет настолько осязаемым, что его можно будет резать ножом.

Внезапно тишину нарушил стук туфель. В помещение зашел мужчина средних лет, одетый как ведущий старого телешоу: черный костюм-тройка, наполированная до блеска обувь и, как вишенка на торте, галстук-бабочка. Единственным его отличием от типичного шоумена было выражение лица, которое застыло в полном безразличии к происходящему. Не торопясь, он поднялся на сцену, занял место за трибуной, после чего неспешно и внимательно провел взглядом по залу.