Внутренний конфликт набирал обороты. Я через боль и со стоном перевалился на край, высунувшись из транспортного средства. С трудом нагнулся и поднял кошелёк Димы, заметил на грабителе некий жилет, но не обычный: кожаная форма, укреплённая несколькими вшитыми пластинами. Поспешно убедился, что пробил её. Как оказалось, импровизированное орудие прошло между твёрдыми фрагментами, и вышло сбоку, но кровь шла и снизу, и сверху.
Не знаю, почему, но раньше я по-другому представлял себе состояние от осознания убийства человека. Всегда считал этот рубеж недопустимым и даже представить не мог, что придётся записать на себя чью-то душу. Теперь мысль не могла вылететь у меня из головы, даже когда было плохо, и думать следовало о другом, однако совестные муки накатывать не спешили, процесс протекал в качестве размышлений. Не назову своё отношение к столь высокому вопросу идеалистичным. Я б не осудил за подобное кого-то из друзей, ведь как по мне, деяние выглядело равнозначным. Мне не жалко людей и тем более Мирзу, попади на моё место другой, но при тех же обстоятельствах похвалил бы за мужество. Просто себя в роли вершителя судеб никогда не видел, давно решив, что жестокость меня не достойна, и отмыться от смерти не получится никогда, даже переродись мой дух десять раз, если реинкарнация существует.
Но прошлого не возвратишь, да и убеждение в собственной правоте помогало. Полноценно всё осознав, выгнал, наконец, левые мысли из головы и перестал помышлять, бросив тему. Собственноручно поставленная грань престала иметь значение, став абсолютно неактуальной. Не знаю, как могло случиться так, что отнятая жизнь взяла на себя так мало внимания, а самый страшный из грехов спустя несколько минут потерял смысл. Может, виновата моя безбожность, но претензии к полковнику доминировали над нарушенным заветом. Быстрая смена позывов радовала и наполняла унынием в равной мере. Казалось, что было бы лучше, охвати меня страх или напади совесть, всё менее тревожно, чем серое равнодушие. Я прервал его жизненный цикл, и когда-нибудь, плевать перед кем, но должен буду ответить.
Оправдаюсь тем, что полноценное осознание и последствия найдут меня после, а тогда смог полностью перестроиться и закрыл тему.
Россия — страна контрастов. Вечер, обочина трасы, малый без сознания и ни одной остановившейся машины. Автомобилисты боялись тормозить, зато каждый второй звонил в полицию. Сообщения принимали и скидывали в корзину. Приказ сверху, с инцидентом работало особое подразделение.
— Решили бы иначе, глупо было так подставляться. Им только кейс нужен был, не понимаю, почему начали стрельбу, — проговорил Анатолий Михайлович так, будто не первый раз находился в столь изощрённым положении. Прозвучало с похвалой, но неопределённой, полковник безвозвратно присвоил моему поступку статус — неоправданного.
Он вышел из машины.
— Хватит, а, — нервно огрызнулся я слегка дрожащим голосом.
Меня мутило и ощущался озноб, становилось всё хуже, и слушать нравоучения не хотелось. Моя мысль была проста: предупреди нас эта сволочь, в какую игру он нас втянул, даже примерно, хотя бы соврал, но упомянув о ценности груза, хрен бы мы тогда остановились, и уж точно Дима никуда бы не побрёл. А отговаривая Еврея от выхода, Анатолий оказался крайне неубедителен. Может, в душе сочувствуя аварии, но скорее не стремясь избежать нападения, однако то домыслы, правды я ещё не знал.
— Мысли вслух. Без претензий.
— Проверьте, пожалуйста, как там Дима, — выдохнув, стараясь успокоиться, попросил я.
Несколько раз пытался окончательно выбраться из салона, но что-то никак не складывалось, сил не хватало. Каждый раз, как опирался на ноги, они сильно дрожали, а плечо постоянно ныло, не желая сбавлять обороты. Кровь шла не так сильно, как до обморожения, скорее подсачивалась.
— Ты молодец, главное, что получилось. И не переживай, поступок не осудят, даже разбирательства не будет. Тебя вынудили, я поддержу, а моего свидетельства более чем достаточно, — всё так же спокойно продолжил он, разыскивая бутылку воды в салоне и совершенно не спеша к Диме.
Сказанным Толик пробудил мою совесть, кратковременно, победила апатия. Меня поражал этот мужик, как можно было быть настолько противоречивым? Он сохранил абсолютное спокойствие в такой ситуации, следовательно, имел железные яйца, но при этом, как терпила, даже не попробовал удержать собственность.
— Идите уже к нему! — настоял я, отказавшись от субординации, продолжая винить его в произошедшем.
Анатолий взял воду и направился к Диме, напоследок добавив, выходя из машины:
— Потерпи, скоро мои парни тебя подлатают. Знал бы заранее, что ты Фрост, может, и переиграл бы план действий.