Четыре дня бедного человека

Эту ночь Франсуа провел у Вивианы на Пресбургской улице, что последнее время случалось все реже. Проснулся он ровно в семь и, стараясь не разбудить Вивиану, на цыпочках прошел в ванную. Пожалуй, это единственное место, которое дает ему ощущение полного комфорта и вызывает почти ребяческую радость. Вивиана живет в новом доме, квартира сверхсовременная: стены покрашены в светлые пастельные тона, а в гостиной одна стена целиком стеклянная, словно в мастерской художника.

Ванная комната, включая ванну и прочие санитарные устройства, выдержана в золотисто-желтом цвете, и Франсуа с удовольствием входит сюда по утрам, крутит хромированные краны, глядится в увеличивающее зеркало, снабженное, чтобы удобнее было бриться, маленькой лампочкой.

Когда он оделся, Вивиана все еще спала, и он оставил ей записку, как до сих пор оставляет Бобу: «Позвоню около одиннадцати. Целую». Сегодня рано утром опять припрется обойщик со счетом. Кажется, уже во второй раз. Но Франсуа сделает вид, будто запамятовал о нем.

Он выбрал серый костюм, точь-в-точь как купленный три года назад, только этот сшит портным с бульвара Осман, у которого одеваются почти все актеры. Портному тоже не заплачено. Плевать.

Прежде чем взять машину из гаража, он зашел в маленький бар на углу, где его фамильярно называют мсье Франсуа, съел три рогалика, макая их в кофе со сливками, и рассеянно просмотрел газету.

Машина сверкала чистотой. Вот еще одна, пока что не угасшая радость — смотреть, как служащий гаража подгоняет машину к тротуару, а потом самому сесть за руль, радость, смешанная с неясным страхом, который все так и не проходит, то ли потому, что он слишком поздно научился водить, то ли из-за дела Джанини. Франсуа объехал вокруг Триумфальной арки, свернул на авеню Фридланд и по улице Берри выехал на Елисейские поля к редакции. Она размещается в новом здании, этаком американском билдинге. Швейцар в форме с посеребренными пуговицами протянул Франсуа почту.

По обе стороны коридора идут двери с матовыми стеклами. На дверях под номерами 607, 609 и 611 висит надпись: «Хлыст», а на первой из них еще и табличка:

«Вход воспрещен». Это его кабинет. Но сейчас Франсуа зашел в комнату 611, опустил жалюзи, придающие ей совершенно нью-йоркский вид, уселся, не сняв даже шляпы, за первый попавшийся стол, взял нож для бумаг и принялся вскрывать конверты. Работу эту он не поручал никому. И это была одна из причин, почему он старается приходить в редакцию первым, а если случайно опаздывает и оказывается, что м-ль Берта уже разобралась с почтой, у него на все утро портится настроение.

Как обычно, в почте были чеки на небольшие суммы, переводы за подписку и за мелкие объявления.

— Доброе утро, мсье Франсуа!

М-ль Берта живет далеко, возле кладбища Пер-Лашез; в том районе Франсуа за всю свою жизнь был, дай Бог, раза два. Она добирается в метро с двумя пересадками, на площади Республики и на площади Шатле, и, однако, всегда приезжает вовремя, — свежая, бодрая, улыбающаяся, распространяющая запах лаванды и здоровья.

Франсуа ни разу не пытался подкатиться к ней. Он знал, что ничего не добьется, она просто расхохочется.

М-ль Берте тридцать пять, живет она с матерью, которая; держит лавку лекарственных трав на какой-то густонаселенной улочке. Это толстушка с высокой грудью и намечающимся вторым подбородком; глядя на нее, думаешь скорее о сластях, чем о любви.

— Денег много шлют? — поинтересовалась м-ль Берта, снимая шляпку за дверью, где у нее повешено зеркальце. Это шутка. Финансовые вопросы ее не волнуют. — Вы не забыли: вчера пригрозили, что сегодня у нас отключат телефон?

А вот это ее забавляет. Она готовилась к рабочему дню: открыла пишущую машинку, разложила бумагу, копирку, стиральную резинку, вытащила из сумки вышитый носовой платок и коробочку пастилок.

— Вы сегодня утром уходите?

— К одиннадцати вернусь.

— Что отвечать, если придут посетители?

— Попросите подождать.

— А в типографию вам ничего не нужно переслать?

Пришел Шартье, редакционный курьер и одновременно ответственный редактор газеты, — иными словами, это он пойдет отсиживать в тюрьму, если «Хлыст» почему-либо будет привлечен к ответственности и признан виновным.

— А этот опять внизу! — сообщил он.

— Кто?

— Да тип, что сидел там вчера и позавчера. По-моему, это фараон. Больно уж повадки у него полицейские. Третье утро я вижу его в коридоре, а вечером, когда ухожу, он продолжает сидеть. Могу спорить, он тут из-за нас.

— В здании девяносто две фирмы, — заметил ничуть не встревоженный Франсуа.

— Но таких, как наша, наверно, не так уж много. На вашем месте, шеф, я держался бы начеку. Если это фараон, то все в порядке. А если вдруг нет, то как бы вам не подстроили историю вроде той, что была в «Фуке».