Четыре дня бедного человека

— Папа! — позвал Боб из своей комнаты. Когда отец склонился над его кроватью, он прошептал:

— Он мне не нравится. А тебе?

На это лучше не отвечать. Нужно вернуться в ярко освещенную столовую и корчиться под безжалостным взглядом старшего брата.

— Давно начал?

— Не помню.

— Марсель процветает?

Это их брат. Адвокат, как они называли его, когда тот только начинал карьеру; сейчас он глава крупной юридической конторы и муниципальной советник.

— Признайся, Марсель не клюнул?

Франсуа промолчал.

— И тогда ты, наивный болван, обратился к Рене!

К жене Марселя, дочери старого Эберлена и наследнице его миллионов.

— Ты поддерживаешь с ними отношения? — спросил Франсуа, чтобы переменить тему.

— Было дело, переписывался. Когда в джунглях Габона узнал про смерть Эберлена. Редкая был сволочь!

Пей!

— Благодарю.

— Разве ты уже пьян?

— Я никогда не бываю пьян.

— Я тоже так отвечал.

— Послушай, Рауль…

— Нет! Это ты будешь меня слушать! — Рауль схватил первый попавшийся черновик и, далеко отставив от глаз, как человек, страдающий дальнозоркостью, начал читать:

— «Милостивый государь и друг…»

— Рауль!

— «Вы, несомненно, будете удивлены, получив после стольких лет это письмо. Поверьте, я сохранил незабываемые воспоминания о том времени, когда учился вместе с Вами в коллеже Станислава…»

— Тише, — умоляющим голосом попросил Франсуа, указывая взглядом на дверь, за которой спал Боб.

— Сын считает тебя важной персоной?

— Прошу тебя!

— «Я долго колебался, прежде чем решился обратиться к Вам в момент, когда на меня обрушились жесточайшие испытания…» Обрушились жесточайшие испытания… Это тебе ничего не напоминает? Мамочкин стиль чистой воды. Постой-ка! Сколько ты попросил у него? Его фамилия Аллэ. Кто он такой?

— Заместитель директора страховой компании.

— «Вам известно, что я получил хорошее образование.

Я еще молод, полон сил. Мне неловко говорить еще об одном своем достоинстве, которое в наше время не ценится, и все-таки позволю себе заверить Вас, что я честен, щепетильно честен. Если бы я захотел поступать как другие…» Например, как Марсель?

— Марсель…

— Марсель — гадина! «Убежден, что в Париже можно подыскать место, на котором я смог бы…» Несчастный дурак! Старомодные трюки! Ох уж мне эти ля-ля-ля: признательность, уважение… Хотя погоди! У этого Аллэ дела явно идут неплохо. Я вижу, у тебя тут карандашом приписано: сто франков.

— Прошу тебя, Рауль! Сын…

— Что — сын? Разве он не Лекуэн, как мы с тобой Правда, с небольшой примесью Рюэлей. Такую фамилию, кажется, носила в девичестве его мать? Ну а через нашу дорогую мамочку — еще и Найль. Кстати, куда по девалась твоя теща? Я думал, она живет с тобой. — И Рауль огляделся по сторонам, словно надеясь обнаружить где-нибудь в углу тень беспомощной старухи.

— Она умерла.

— Тоже хорошо.

— Ты что, напился?

— Не больше, чем обычно. И не больше, чем наши деды Лекуэн или Найль. Так что все в порядке.

— К Марселю ты заходил?

— Нет.

— А пойдешь?

— Еще не знаю.

— Во Францию надолго?

— Может быть, насовсем.

— Мне казалось, ты женат.

— Даже дважды. Моя вторая жена с дочкой живут где-то здесь.

— Ты не знаешь ее адреса?

— Мне он ни к чему. Три месяца назад в джунглях у меня случилась злокачественная желтуха, и я уж думал, что отдам концы. После этого взял билет на пароход — и сюда.

— Говорили, ты разбогател.

— Враки. Во всяком случае, не рассчитывай, что я тебе отвечу на письмецо вроде этого.

— Ну перестань!

— Поверь, оно заслуживает чтения вслух. Вот послушай. Если я правильно понял, оно адресовано редактору газеты. Выбираю самое лучшее место: «У меня всегда была склонность к изящной словесности…» Еще бы! Первая награда за сочинение!.. «Но, несмотря на это, я готов согласиться на любую должность, какую Вы соблаговолите мне доверить, даже на чисто административную.

Ложная скромность перед таким человеком, как Вы, была бы неуместна, и поэтому я достаточно откровенно скажу Вам, что знаю, чего стою». Нет, это просто восхитительно, что ты называешь сумму! Столько-то в месяц.

Франсуа Лекуэн стоит столько-то в месяц! И что тебе ответил этот милостивый государь?

— Кризис…

— Проклятье!

— Уверяю тебя, Рауль, это совсем не то, что ты думаешь! Меня преследуют неудачи. Жена уже год как в больнице. Последние четыре года вообще еле таскала ноги. Приходя вечером домой, я занимался хозяйством.

А потом, малышка…

— У тебя есть дочка?

— Да, Одиль. Шесть лет. У нее слабые легкие, пришлось отправить в горы. Она в Савойе, живет в крестьянской семье.

— И ты уже давно не платил за ее содержание.

— Откуда ты знаешь? Ну и больница… Мы не считаемся неимущими, поэтому приходится платить.

— Туда ты тоже задолжал.

— Жермена получила в наследство домик.

— Чего же ты не продашь его?

— Денег, которые за него предлагают, не хватит даже рассчитаться по закладным. Но из-за этой хибары мы причислены к имущему классу.

— А как ты потерял место? Попивал?

— Мой последний хозяин закрыл дело. Короче, полное невезение.

— Врешь.

Франсуа робел перед братом и ничего не мог с этим поделать. Десять лет разницы когда-то много значили.

А не виделись братья, если не считать краткой встречи в Париже, лет пятнадцать.