Елена Роко, профессор университета Святого Фомы, рассказывает о незабываемой сцене, свидетельницей которой она оказалась в тот воскресный день. На пути к авеню от улицы Сантолан она услышала топот — словно мчалось огромное стадо — и тут же увидела сотни тысяч людей, бегущих по ЭДСА. На первый взгляд могло показаться, что людей охватила паника и толпа в ужасе спасается бегством. На самом же деле люди бежали не от опасности — скорее, они целеустремленно неслись
Тысячи людей вывела на улицу и попытка Маркоса заглушить голос свободы в стране — радио. Веритас». Радио «Веритас» подробно освещало ход. восстания, особенно события в мятежных военных городках. Утром в воскресенье, 23 февраля, правительственные войска взяли радиостанцию «Веритас» и уничтожили там оборудование на пятьдесят миллионов песо. Лишенные сообщений, за которыми все так напряженно следили, горожане решили отправиться на ЭДСА, чтобы своими глазами увидеть восстание.
Оказалось, однако, что радио «Веритас» умолкло только на время. Воспользовавшись запасным оборудованием, радиостанция сумела возобновить передачи. Фашисты хотели заглушить не только этот голос; была угроза нападения на оппозиционные газеты, а потому начиная с субботы персонал «Инкуайера», который стал самой популярной газетой в городе, сидел как на иголках, ожидая ударов прикладами в дверь. Позднее стало известно, что глава маркосовского ведомства информации, Грегорио Сенданья, разработал план подавления не только оппозиционной прессы, но даже подвывавших президенту газет, чтобы уж наверняка заставить всех редакторов следовать линии Маркоса.
Увы, в то воскресенье, 23 февраля, о Маркосе говорили уже по-иному:
За возрождение «Мамбо Магсайсай» следует благодарить Джун Кейтли, нашу радиогероиню. Все четыре дня восстания она была в эфире в среднем по семнадцать часов в сутки! Уходила в семь утра, шла домой принять душ и соснуть пару часов, а к одиннадцати возвращалась на радио «Веритас» и оставалась в эфире весь день и всю ночь.
Поклонница современной музыки, она пришла в ужас от набора записей на «Веритас». Потом кто-то принес целый ворох пластинок, и среди них она обнаружила песни эпохи Магсайсая[11]
, написанные Манглапусом, в том числе «Я снова буду жить». Джун поняла, что эти песни выражают сегодняшние чувства, и начала прокручивать их. Отклик на «Мамбо Магсайсай» был потрясающим; восторженные люди звонили на станцию, чтобы сообщить: они без ума от новой мелодии, и она стала второй боевой песнью революции.Леа Наварро, певица, еще бодрствовала в тот воскресный день после ночи бдений, когда услыхала по радио, что бронетранспортеры двигаются к мосту Гвадалупе. Она была с группой стражей революции.
— Мы были в четырех машинах, по двое в каждой. Поехали на ЭДСА, где увидели бэтээры. Они надвигались на нас как сама смерть — это все равно что встретить смерть на дороге. Грохот от гусениц стоял такой, что ничего не было слышно. Две машины мы послали к улице Ортигас, чтобы предупредить там людей на баррикадах, остальные двинулись за танками. Внутри словно сработал выключатель: мы все вдруг стали храбрыми.
Когда танки и войска остановились на Ортигас, Леа заставила себя заговорить с солдатами.
— Уинни Монсод, Тита Течи Веласкес и я взялись за руки и все трое первыми подошли к танкам. Сердце бешено колотилось, я едва справлялась со слезами. Я страшно боялась. На нас смотрели дула пулеметов. Я сказала одному солдату в танке: «Командир, почему бы тебе не спуститься к нам? Там, наверное, душно». Но он ответил: «Нет, мэм, у нас тут кондиционер».
Подошли еще люди, мы завязали разговор с солдатами. Кто-то догадался принести кассетный магнитофон и прокручивал обращение генерала Рамоса. Одна отчаянно храбрая дама взобралась на головной танк и уселась наверху. Солдаты умоляли ее слезть, а она только попросила у них прикурить. Потом она крикнула сверху, чтобы солдатам дали поесть. Мы убеждали солдат перейти на нашу сторону, выслушать Рамоса, хотели привязать желтые ленты к танкам, но они помалкивали.