Четыре дня в начале года тигра

Сама Джун Кейтли объясняет, что прежде чем выйти в эфир с сообщением о бегстве президента, она получила не менее двенадцати телефонных звон ков о том, что Маркос бежал, приземлился на Гуаме и появился на экранах телевизоров в Сан-Франциско. Все это были неподтвержденные сведения, но один звонивший заявил, что представляет президентскую службу охраны: он-то и передал, что Маркос «толь ко что взлетел». Тут до Джун дозвонилась Кори Акино и сообщила, что и ей сказали, будто Маркос отбыл. За этим последовал звонок от генерала Рамоса с известием, что поступило «подтвержденное сообщение» об отлете семьи Маркоса.

Тут-то Джун и вышла в эфир объявить о «рассвете нового дня». Но когда выяснилось, что никуда Маркос не улетал, бедняге Джун этот рассвет показался самым мрачным в ее жизни.

Рассказывает ее подруга:

— У Джун оборвалось сердце, она не знала, что делать: подтверждать сообщение о том, что Маркос еще здесь, или нет. Все же пришлось ей выйти и эфир и извиниться. Подействовало это на нее угнетающе, она ведь очень серьезно относится к своем роли радиокомментатора. Из-за нее возникла вся эта эйфория, а теперь из-за нее же воцарилось отчаяние. Тьма опустилась на нее, да и на других на радио тоже. Почувствовав, что силы на исходе, она часов в десять упросила отпустить ее, чтобы отдохнуть хоть немного дома. И уже собиралась уходить — это было в половине одиннадцатого, — как раздался настойчивый телефонный звонок. Требовали ее: звонивший не назвался, но предупредил, чтобы она не появлялась дома: ее могут схватить. Тут же товарищи по работе взяли Джун в кольцо, и она так и шла вниз все восемь маршей лестницы (пользоваться лифтами было запрещено), окруженная сонмом «телохранителей». Домой она не поехала, а отправилась к своей золовке. Теперь Джун понимала, что ей надо во что бы то ни стало остаться в живых, поскольку она, сама того не ведая, сделалась символом единения людей.

Для менеджера Берта Тахонеры, который рекомендует себя «прирожденным трусом», тот понедельник начался в три часа утра на улице Сантолан в районе Белых Равнин, где он старался мужественно противостоять газовой атаке.

— В конце концов ведь там были даже шестидесятилетние женщины, подруги моей мамы по игре в маджонг. Они не отступили, даже когда был применен газ. Они плакали и вопили, но живая баррикада упрямо держалась. Тогда солдатам приказали двигаться вперед с примкнутыми штыками. Штыки должны были испугать людей. А солдат, пока они угрожающе помахивали штыками, еще погоняли: «Sugod! Sugod!»[13]. Но куда там вперед — тут стояла баррикада из живых людей, и колоть их штыками никто не хотел. Тогда прозвучал приказ еще раз применить против толпы гранаты со слезоточивым газом, по у солдат у самих не было противогазов, и когда — видимо, не без Божьей помощи — ветер понес газ назад, солдаты тоже заплакали.

В конце концов они плюнули на все и ушли.

В половине четвертого утра, на углу ЭДСА и Ортигас, где расположились ребята из Филиппинского государственного университета, появился военный грузовик, видимо с разведывательными целями.

— Там в живой баррикаде было не более ста человек. Говорили, что Маркос прикажет напасть на рассвете. И тогда толпа, состоявшая из монахинь, семинаристов, проходящих военные сборы студентов университета и других храбрецов, начала таскать камни с ближней стройки на ЭДСА. Камни были тяжелыми, но клич «Isang bato para kay Marcos!»[14] вдохновлял. На стройплощадке стоял и автопогрузчик, но у сторожей не было ключа от него, так его прикатили руками на перекресток Ортигас. Правая сторона авеню была заблокирована автобусами и машинами, левая — вот этим погрузчиком, несколькими машинами и принесенными камнями; все вместе образовывало внушительно выглядевшую баррикаду. Но народу было не больше сотни, а на нас шли два танка!

Лунный свет уже сливался с рассветом, а ребята из университета все гадали, как отразить неминуемое нападение с такими слабыми силами, к тому же без всякого оружия.

— Семинаристы стали с хоругвями, а все женщины выстроились впереди, перед самой баррикадой. Замысел состоял в том, что сперва они вступят в разговор с солдатами. А мужчины образовали kapit bisig — «сплетение рук». Когда все разобрались по местам, получилось всего три ряда! И еще надо было растянуться. Один ряд состоял целиком из студентов университета, у них был боевой клич: «Вперед, воины Христовы и один мусульманин!» Они предложили одному семинаристу читать молитву. Тот, явно трясясь от страха, только бормотал: «Потом! Потом!» Но когда люди держатся за руки, они чувствуют, как у них бьются сердца, и поэтому все знали, что настало время молиться — СЕЙЧАС!

Они слышали рев танков, они уже различали две боевые машины, шедшие на них с залитого лунным светом запада. Чудовища все накатывались и накатывались на них, и вот они уже рядом, перед живой стеной людей, так что чувствуется их дыхание.

Три знаменосца изо всех сил размахивали флагами.

Танки, урча моторами, казалось, раздумывали. Все невольно затаили дыхание.