Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия

Ситуация осложнялась тем, что я находился в тюрьме, а Эмма Евгеньевна была в гипсе. 19 мая 1991-го мы с ней попали в аварию. Но, как видите, она смогла справиться со всеми тяготами. Уехала она и из Баковки, где находилась наша государственная дача, положенная мне как министру обороны. Одной-то ей было тяжело. Раньше нам продукты привозили, а теперь ей приходилось самой за несколько километров ходить в магазин. Так что мы оставили все, что связывало нас с прежней жизнью. Но поверьте, ничуть об этом не жалеем.

— Не могу не спросить: как проходил ваш арест?

— 21 августа мы прилетели к Горбачеву в Форос. Следом за нами туда же прибыли Руцкой, Силаев, Бакатин, Примаков. Горбачев нас не принял, а стал разговаривать с ними. И где-то часов в десять на своем самолете он полетел в Москву. Так что путча никакого не было. А если хотите, я могу прочесть вам свою рукопись.

Язов взял с полки красную папку, в которой были сложены стандартные листы бумаги. Ровным почерком на них излагалась история жизни маршала. Первые два листа маршал прочел вслух.

— «Это было в 2 часа 15 минут 22 августа 1991 г. Разрывая густые серые облака, президентский самолет ИЛ-62 шел на посадку в аэропорт „Внуково-2”. Предчувствуя недоброе, я всматривался в иллюминатор в ярко освещенную юпитерами площадку, где суетились какие-то люди в камуфлированной форме, бегали солдаты, от стеклянного здания отходили машины. Перед нашей посадкой в аэропорту приземлился самолет с президентом Горбачевым и его семьей. Вместе с ним летели Руцкой, Бакатин, Примаков и охрана. Под предлогом „поговорим в самолете” с Горбачевым улетел Крючков. Мы — Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Тизяков и я — летели из Крыма с временной разницей в 1520 минут.

Подали трапы. Я обратил внимание, что к каждому из трапов подошли по трое крепких мужчин, приняли соответствующие стойки. Я сказал сопровождающему меня полковнику Акимову, что сейчас меня арестуют. „Не может быть, — возразил он. — От президента передали, что вам назначена встреча завтра в Кремле в 10 утра”.

Спустившись с трапа, я подошел к зданию. При входе в зал Баранников сказал Акимову: „Вы свободны. А вас (обращаясь ко мне) прошу пройти в следующий зал”. Мы вошли в небольшую комнату, где обычно располагалась охрана. Там стоял незнакомый мне молодой человек с копной нестриженных волос. Он довольно бойко представился: „Я прокурор России Валентин Георгиевич Степанков”. И спросил, есть ли у меня оружие.

И здесь же объявил мне, что я арестован по подозрению в измене Родине в соответствии со статьей 64 УПК. Я слышал, как за дверью работали двигатели различных марок автомобилей, представители Баранникова выстраивали колонну, заходили и о чем-то спрашивали его и прокурора. Затем предложили мне идти к машине. Повели к „Волге”. Я сел на заднее сиденье между охранниками, которые были вооружены автоматами Калашникова. На первом сиденье тоже размещался вооруженный офицер КГБ. Наступила зловещая тишина, и только.»

На этом месте голос маршала прервался. Возможно, он устал. А может, неприятные воспоминания вновь захлестнули душу. Отложив в сторону рукопись, Дмитрий Тимофеевич обратился ко мне:

— Давайте дальше свои вопросы. Хватит об этом, что время зря терять.

— Вы часто в людях ошибались?

— Это очень сложный вопрос. Конечно, мне приходилось ошибаться. В том же Шапошникове. Ведь это я рекомендовал его на должность главкома ВВС. А он оказался самым что ни на есть карьеристом. В своей книге «Мой выбор» он пишет, что вышел из партии и гордится этим. А зачем же он тогда в нее вступал?

И потом я, конечно, жалею, что голосовал за Горбачева. А ведь именно он был инициатором развала Союза. Когда мы стали говорить ему о надвигающейся беде, он не стал нас слушать. Амбиций у него оказалось больше, чем ума. И в результате все получилось так, как получилось.

— Форму сегодня часто надеваете?

— Да нет. Только когда встречаюсь с ветеранами, надеваю маршальскую форму без наград. Но обязательно с маршальской звездой.

— Знаете, я и не предполагал, что мы с вами будем говорить обо всем — и о политике, и об экономике.

— А вы что же думаете, что военные — недалекие люди? Конечно, это не так. Неужели вы полагаете, что почти за 60 лет, которые я отдал службе, я так ничему и не научился? Могу рассуждать и о политике, и о сельском хозяйстве. Когда я командовал Среднеазиатским военным округом, у меня было 5 совхозов, на Дальнем Востоке — 7 совхозов. И между прочим, надои от каждый коровы были весьма и весьма неплохими.

— Если позволите, задам вам такой вопрос: вы верите в Бога?

— Я всегда был и остаюсь в высшей степени атеистом. Ну не верю я, что кто-то создал Землю. Но если человек во что-то верит и считает, что эта вера ему помогает, я ничего против не имею. Я ведь тоже во что-то верю.

— А во что, Дмитрий Тимофеевич?

— Я верю в то, что общественная собственность на средства производства — наиболее прогрессивный общественный строй. Я приверженец учения Ленина.

— Вы сегодня довольны жизнью?