Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия

Зачем обсуждать, что бы я делал, если бы. У моего друга есть внучка, и я неожиданно почувствовал нежность, когда возился с ней. Жалею, пожалуй, только об одном — что у меня нет детей. Я был бы, наверное, сумасшедший отец. Но жалеть о чем-то. Сейчас это нелепо.

Я очень люблю Марину Цветаеву. В мои годы по-особому понимаешь и ценишь ее стихи.

Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!

Не надо людям с людьми на земле бороться.

Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.

О чем — поэты, любовники, полководцы?

Уж ветер стелется, уже земля в росе,

Уж скоро звездная в небе, застынет вьюга,

И под землею скоро уснем мы все,

Кто на земле не давали уснуть друг другу.

О том, что у Вульфа проблемы со здоровьем, я знал. Сам Виталий Яковлевич рассказывал об этом совершенно спокойно, даже пытался шутить. «Врач, когда увидел, что я приезжаю на процедуры за рулем, едва с ума не сошел, — говорил он. — И чуть ли не приказал, чтобы меня привозил водитель».

Он боролся с недугом много лет. И несмотря на то, что прекрасно осознавал всю опасность своего диагноза, об уходе не думал.

Последний раз мы виделись с ним в декабре 2011 года. Меня долго не было в Москве, и в тот приезд мне хотелось непременно увидеть Вульфа. Когда до назначенной встречи оставалось чуть больше часа, Виталий Яковлевич позвонил: «Знаешь, у меня тут дело важное появилось, давай часа через три ты придешь ко мне на канал „Культура”?» Но через три часа он позвонил снова: «Нет, я плохо себя чувствую. Давай не сегодня».

В ответ я задал глупый вопрос: «Вы тоже простудились, да? Вся Москва сейчас гриппует». Вульф помолчал и ответил: «Нет, все гораздо серьезнее. Знаешь, набери меня вечером, и, может, я смогу тебя принять».

Мы действительно все-таки встретились в этот день. Часов в десять вечера Виталий Яковлевич предложил зайти к нему, в ту самую квартиру в районе Арбата. В доме чувствовалось, что хозяин очень серьезно болен. Он уже не вставал, и я, глядя на него, не мог поверить, что всего несколько дней назад Вульф записывал очередную программу и даже в этот день собирался идти на работу.

Но наш разговор ничем не отличался от предыдущих встреч. Я подарил ему свою новую книгу, он показал мне очередное издание своих работ.

Мы говорили о жене Сергея Прокофьева Лине, о которой он собирался делать новую программу, о Святославе Рихтере, Елене Булгаковой. Обсудили даже вопрос воспитания детей. Виталий Яковлевич снова признался, что единственное, о чем сожалеет, — что не стал отцом. И почти строго сказал мне: «Не бойся баловать сына. Излишняя строгость не нужна никому. Меня отец баловал нещадно, исполнял любой каприз. И ничего, кажется, не самый плохой у него сын вырос».

Лишь когда я поднялся уходить, Виталий Яковлевич спросил: «А я сильно сдал, да?» Разумеется, я принялся убеждать его, что все совсем не так, он в прекрасной форме, надо просто как следует отдохнуть. Но он лишь махнул рукой: «Ладно, это все неважно».

На другой день я улетал из Москвы. Зимой 2012-го несколько раз звонил Виталию Яковлевичу из-за границы, поздравлял с праздниками, выслушивал от него приятные слова о своих книгах, которые он успел прочесть.

А потом Вульф попал в реанимацию, и 13 марта 2012 года его не стало.

Уход Виталия Вульфа был ожидаем, он был серьезно болен. Но все равно стал полной неожиданностью. Я был за много тысяч километров от Москвы и не мог прийти проститься с Виталием Яковлевичем. По телевидению в этот день показывали его программы, а я решил прослушать запись нашего последнего разговора.

Виталий Вульф был юристом по образованию и телеведущим по профессии. Но в душе он был артистом.

Как артиста его и проводили в последний путь — аплодисментами.

Свидетель. Актер Федор Чеханков

Он был ведущим актером Театра Российской армии.

В кино снимался не так много. А его все равно узнавали на улицах и улыбались при встрече. Было в Федоре Чеханкове какое-то обаяние, которое не давало ему затеряться среди, говоря языком сегодняшним, более «:медийных» лиц.

Что сделаешь, если пребывание каждого из нас в этом мире ограничено строгими рамками. У кого-то они широки, у кого-то не очень.

Многих из моих собеседников уже нет в живых. И мне очень дорого, что я успел записать их рассказы, щедрые на детали, о которых могли знать только они. Чеханков имел звание народного артиста России, довольно часто появлялся на телевидении. И все равно, как мне казалось, испытывал чувство обиды от недостаточной востребованности. Ну артист, как иначе.

За несколько лет до его ухода я оказался у Чеханкова в гостях. Все стены квартиры были завешаны картинами на балетную тему: портрет Мариса Лиепы в гримерной, набросок Майи Плисецкой в роли Кармен, работы Владимира Васильева. Возникало впечатление, что попадаешь не в жилище ведущего актера Театра Российской армии, а в дом танцовщика Большого театра. С этого, собственно, и начался наш разговор.