Четыре друга на фоне столетия

Во время прогулки по Москве Мандельштам прочел эти строки Пастернаку. Тот, по воспоминаниям современников, отреагировал следующими словами: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».

Но Мандельштам стихи конечно же читать продолжал. И в 1934 году был арестован.

Николай Бухарин, в те годы один из ближайших соратников Сталина, в письме вождю упомянул, что из-за ареста Мандельштама Пастернак находится в «умопомрачении». И тогда Сталин позвонил Пастернаку.

В считаные часы известие о том, что Хозяин лично соизволил набрать домашний номер Гения, стало достоянием всей Москвы. (Спустя несколько лет Сталин вновь использует тот же прием и позвонит опальному Булгакову. Но об этом мы поговорим в следующей главе.)

Существует много версий того, о чем же был разговор первого поэта и первого палача. Но все они сходятся в одном — главной темой беседы была просьба Пастернака не об освобождении Мандельштама, а о личной встрече с вождем.

«Почему мы говорим все о Мандельштаме и о Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить», — сказал Пастернак в версии, изложенной Анной Ахматовой.

Заметив, что «старые большевики от своих друзей так быстро не отказываются», Сталин спросил, о чем Пастернак хочет говорить с ним. Поэт ответил: «О жизни и смерти». Сталин повесил трубку и больше с Пастернаком не общался…

Юрий Нагибин очень метко напишет в своих дневниках, что Пастернак в ситуации с Мандельштамом «скиксовал».

Но во всем этом и был Пастернак.

Тот самый, которого мы читаем.

И о котором, увы, по большому счету не знаем ничего.

* * *

Расспросить Веру Прохорову о Пастернаке я мечтал давно.

С того самого дня, когда, собирая материалы о подруге Рихтера, узнал, что среди подписей в письме с просьбой о реабилитации Прохоровой стоял и автограф великого поэта.

* * *

Как я уже говорила, моя тетка Милица Сергеевна была женой Генриха Густавовича Нейгауза. А его первой женой и матерью двоих сыновей — Адриана и Станислава — была Зинаида Николаевна Пастернак.

К Пастернаку от Нейгауза Зинаида ушла в 1931 году Но брак с Борисом Леонидовичем не разрушил ее отношений с Нейгаузом.

Пастернаки жили в Переделкино, и мы с Генрихом Густавовичем не раз ездили к ним в гости.

Не смею сказать, что дружила с Борисом Леонидовичем, но несколько раз мы встречались. Запомнилось ощущение его невероятной детской наивности в сочетании с глубинной мудростью и добротой.

Пастернак был воцерковленный человек. Хотя первая жена пыталась обратить его в иудаизм и даже водила к раввину. Но Борис Леонидович остался православным.

Мы с ним говорили обо всем.