Четыре гинеи

Смит повертел эти вещи в руках и заплакал. Вся трудная жизнь матроса припомнилась ему, когда он смотрел на жалкое имущество своего умершего приятеля. «Если даже Марте такая дрянь не понадобится, то хоть будет у нее о тебе память», — сказал Смит; снова уложил вещи, запер сундук и прожил среди открытого моря еще два дня. К тому времени буря стихла; рано утром военное испанское судно увидело шлюпку Смита. Испанцы спустили катер и взяли моряка к себе.

Когда он рассказал свою историю, команда пожалела его, ему дали новую одежду, собрали немного денег, и Смит, наевшись до отвала, проспал двое суток. Скоро военное судно пришло в Каракас; там Смит распрощался с испанцами и поступил на пароход «Робинзон», отправляющийся в Англию. Через две недели высадился он в родном городе Ливерпуле, где жила также жена Гарта, и пошел ее искать, но по дороге увидел кабачок и решил, что по случаю благополучного прибытия не грех выпить один-единственный стакан водки. Он сел за стол, позвал слугу и получил стакан водки. День был жаркий. Смит сильно устал и охмелел; стало ему весело. Затолкав сундук Гарта дальше под стол, Смит важно развалился на стуле и, увидев бродячих музыкантов, приказал им играть, а сам потребовал вина, пива, пирогов, разной закуски; развеселясь окончательно, начал он угощать всех, кто был в кабаке.

Составилась большая компания, все перепились, а Смит даже ничего не помнил; он пришел в чувство уже поздно ночью, и потому, что его растолкал хозяин заведения.

— Забирай свой сундук и уходи! — сказал хозяин. — Я запираю трактир. Все твои приятели давно ушли.

Смит выругался, сел, почесал голову, поднял сундук, вышел на улицу и стал шарить в карманах. Оказалось, что он прогулял свои деньги и деньги Гарта, только одна гинея уцелела. Стало ему так стыдно, что он долго стонал и вздыхал, однако усталость одолела его. Он переночевал на пристани в будке сторожа, умылся, побрился и пришел на окраину города, где жила Марта.

Марта была молодая женщина, рассудительная и спокойная. Так как Гарт ничего ей не посылал, она жила поденной работой.

Узнав от Смита, что Гарт умер, Марта заплакала, затем вытерла слезы и стала расспрашивать матроса о покойном муже. Смит передал прощальные слова Гарта и спросил:

— Где же его сын?

— Он ушел в школу. Не прислал ли ему отец хоть какой-нибудь подарок?

Смит покраснел, вынул и положил гинею на стол.

— Только всего, — сказал Смит, — одна гинея да вот этот сундук.

Марта задумчиво посмотрела на матроса, взяла гинею и сказала:

— И то хорошо; можно теперь будет уплатить долг хозяйке за комнату да купить моему Джеку чернил и тетради.

Потом она, вздохнув, открыла сундук, выложила вещи Гарта и, стараясь улыбаться, сказала:

— Из отцовских сапог я сошью сапоги Джеку, да еще мне выйдут из них туфли — ходить на работу. Кокосовая чашка? — вещь нужная в хозяйстве. Сам сундук еще крепок, его можно продать; дадут два-три шиллинга. Прямо мы разбогатели!

Марта засмеялась сквозь слезы. И так она понравилась Смиту, что он снова покраснел и затосковал, вспомнив свою растрату.

Смит умел работать по парусному делу. Распрощавшись с Мартой, он отправился в док и нанялся в мастерскую, где стал чинить и шить паруса. Он твердо решил заработать три гинеи, чтобы отдать вдове.

«Хорошо, если бы она вышла за меня замуж!» — мечтал Смит.

Однажды он соскучился, пришел к ней, сел и начал рассказывать маленькому Джеку разные морские истории. Незаметно для себя Смит дошел в своих рассказах до истории с сундуком. Выслушав, как он несколько дней носился в шлюпке среди волн, Марта, которая до сих пор еще ничего не знала об этом, очень удивилась; ей стало приятно это, но она не выдала себя и сказала:

— Все эти хлопоты твои ничего не стоят.

— Почему? — спросил огорченный Смит.

— Догадайся сам.

Смит задумался, посидел еще немного и ушел. Через неделю он пришел к вдове и сказал ей:

— Марта, я тебя полюбил. Будь моей женой.

— Я буду твоей женой, — ответила Марта, — если ты сделаешь то, что должен.

Снова Смит ушел с горьким стыдом в душе. «Да, она знает, что было четыре гинеи, а не одна», — размышлял он и, как только накопил эти деньги, явился к Марте и положил на стол три золотые монеты.

— Прости меня, — сказал Смит, — Гарт послал тебе четыре гинеи, а не одну. Я три гинеи случайно прогулял здесь в день приезда.

— Отчего же ты не сказал это сразу?

— Мне было стыдно. Я хотел сначала вернуть тебе деньги, а потом признаться.

— Сознаться никогда не стыдно, — заметила Марта, — надо было сказать немедленно. Ведь я все равно поняла, что ты деньги растратил.

— Да как же ты догадалась?

— Ничего нет проще: во-первых, ты покраснел, когда дал мне гинею, а во-вторых, ты пришел ко мне в восемь часов утра; приехал же ты — ты сам сказал — накануне вечером. Значит, ты целую ночь где-то путался; глаза у тебя были красные, руки дрожали. Уж если ты из-за сундука позволил высадить себя с корабля, то, приехав, наверное, поспешил бы отдать деньги и сундук мне. Что же этому помешало? А то, что зашел ты в трактир.

— Верно. Я виноват, — сказал Смит, опустив голову.