Четыре года в Сибири

Лесных зверей мы когда-то ловили целыми стаями, но теперь, когда повсюду в лесу лежали капканы и петли, и дичь видела повсюду мучительно кричащих животных, которые медленно чахли и замерзали, животных, которых тащили жадные, голодными людьми, звери убегали все дальше и дальше в заросшие, непроницаемые чащи.

Тайга оберегала своих жителей. С большим трудом в дальнем лесу сооружались базы и снежные хижины, и оттуда шли дальше вглубь леса и снова ставили ловушки и капканы.

Наполненные запасами амбары опустошались ужасно скоро, хотя рационы выдавались очень маленькими порциями. Что значили эти запасы для девяти тысяч человек, которые уже начинали голодать!

Ссоры и споры возникала между людьми, так как они крали все съедобное друг у друга, всюду искали хоть что-нибудь, чем могли бы наполнить свои животы. Теперь они ели без разбора все, они больше ничего не боялись.

Прежняя гимназия стала огромным складом продуктов. Немецкие часовые днем и ночью ходили вокруг дома. В их обледеневших шубах из собачьих шкур они походили на снежных чудовищ. Они были вооружены до зубов. За входной дверью стоял готовый к использованию пулемет. Каждый знал, что когда-то все же наступит день, когда этот склад попытаются взять штурмом... что тогда...? Еще ждали. Может быть, все таки придет опоздавшая, обещанная правительством несколько месяцев назад колонна повозок с горами продуктов, вероятно, это больше не будет длиться долго, тогда можно будет снова наесться до отвала...

Пока что еще можно было ждать.

Густыми снежинками вниз падал снег.

Мороз становился все сильнее и сильнее.

Мы становились все более неуверенными.

Снаружи перед гимназией стояли ждущие.

Засыпанные густым снегом они были похожи на белую, долго двигающуюся кучу. Руки, которые день ото дня могли давать им все меньше продуктов, были усталыми и робкими, потому что они только чувствовали, как тают запасы, которые вряд ли когда-то еще могли бы быть пополнены. Они знали, что придет день, когда и эти остатки иссякнут.

Этот день наступил.

Прошли лишь два месяца зимы.

Вблизи города дичь полностью исчезла, и беспрерывно последовали дни, когда первые люди умирали от истощения и отчаяния. Они оставили надежду. Только немногих можно было склонить покинуть город и жить за счет охоты в снежной хижине в лесу. Они лучше умирали бы среди своих, в избах, в лагере.

«Ширр.. ширрр... ширр...», скользят короткие лыжи по глубоко заснеженной, застывшей и внимательно слушающей тайге. Передо мной ловко скользит траппер, всегда неизменным шагом. На его спине висят старое дульнозарядное ружье и испытанная в борьбе «рогатина», что-то вроде охотничьей пики, которой еще сегодня пользуются сибирские трапперы – охотники на пушного зверя. На пестром поясе у него за спиной висит топор; вокруг нас бегут две длинноволосых, косматых собаки.

Наконец, собаки возятся в кустарнике, лают громко и возбужденно... Мы добрались до медвежьей берлоги. Быстро мы отсекли и отбросили в сторону ветви кустарника. Я готовлюсь к выстрелу, в то время как траппер сильно ковыряет в кустах своей рогатиной.

Внезапно звучит громкое сопение и шипение, и из берлоги поднимается медведь. Собаки пытаются укусить его сзади, пока охотник долго старается разозлить его с помощью рогатины. Уже медведь поднимается на задние лапы, но все же и траппер приблизился к нему. Короткий сильный удар попадает медведю в лопатку. Спокойные нервы, присутствие духа на следующие секунды, и медведь валится на землю. Жадно мы пьем густую медвежью кровь, так же жадно едим мы мелко нарезанные, еще теплые куски мяса.

Наша добыча сегодняшнего дня составляет: один медведь и четырнадцать зайцев.

Мы устало вваливаемся во вместительную снежную хижину, в которой проживают несколько человек. Поблизости от нас горит маленькая печь, котелок на огне, там тушится заяц с совсем немногими крупинками соли. Это все, что шесть здоровых мужчин могут есть в сутки. Все другое, что они добудут, нужно привезти в Никитино.

Снежная хижина величиной пять на пять метров, на земле лежат попоны, на которых мы растянулись. На нас толстые шубы из собачьих шкур, массивные валенки, бесформенные брюки и рукавицы, толстые шапки-ушанки. Мы выглядим как живые сгустки льда.

- То, что в Никитино умирает все больше и больше жителей..., – говорит один товарищ. Это когда-то такой веселый трубач в Забытом, Вернер Шмидт.

Мы все молчим, так как сознаем правду его слов.

- Сколько умерли все же из наших?

- Тридцать восемь человек. Часть из них попала в капканы, больше не могли найти дорогу к снежной хижине и были занесены снегом в лесу и найдены отмороженным. Некоторые покончили с собой, – говорю я.

- Кто именно умер, господин Крёгер?

Звучат имена, которые мы все знаем. Когда-то мы работали вместе с ними, смеялись, надеялись...

- Уже пять дней около тридцати крестьян считаются пропавшими без вести в районе самой северной снежной хижины. Они больше не вернулись. Это теперь частое явление. Температура сильно упала, и я думаю, у нас снова будут бураны.