Четыре истории из жизни государственных преступников

Пока новый кум возьмет его под крыло, он будет настороже. Он не выйдет теперь из бани без этой счастливо найденной трубы, так ладно, так приемисто пришедшейся к его руке. Курляев еще раз взмахнул трубой, пробуя ее вес и представляя, как конец трубы крушит череп врага.

* * *

Жены офицеров все работали в зоне, одни в бухгалтерии, другие в медчасти, третьи заведуя ларьком, или складом. Поэтому все они по долгу службы общались с зеками и поэтому все они входили в надзорную категорию лагерного кума. Семеро из жен — по числу дней недели — были кооптированы капитаном Житкиным на роль осведомительниц. В качестве кооптированных сотрудниц эти семеро жен должны были поочередно уединяться с капитаном Житкиным для оперативных совещаний.

Оперативные совещания всегда проводились по одному и тому же сценарию. Сначала кооптированная жена несколько раз медленно раздевалась — почти, но не совсем догола, принимая различные позы, варьируемые в зависимости от воображения очередной участницы действа. Иногда кооптированной офицерской жене приходилось раздеваться, снова одеваться и опять раздеваться по три-четыре раза, пока Житкин наблюдал за ней, посасывая мутный самогон, регулярно поставляемый некоторыми вольными жителями поселка, ранее отбывшими срок заключения, в знак их признательности за заботу со стороны капитана.

В тех случаях, когда действия кооптированной жены наконец достигали цели, капитан Житкин тоже частично раздевался, стаскивал кальсоны до колен и, сопя сивушным духом, толкал кооптированную сотрудницу на лежанку. Если же капитан был сильно не в настроении и действо оставалось безрезультатным, он мог с матом вытолкать неудачную актрису в сени и выбросить вслед за ней ее одежки.

Если мужья — офицеры лагерной администрации и догадывались о том, что происходило на оперативных совещаниях, глубокое уважение к организации, представляемой капитаном Житкиным, надежно оберегало его и жен от нежелательной потери контроля над собой со стороны мужей. Зато мужьям давалась полная возможность проявлять их принципиальность и мужество, всласть долбая зеков.

В этот вечер капитан Житкин был в состоянии эйфории, предвкушая переезд в Чуну и организацию там новой когорты кооптированных осведомителльниц.

— Ты же знаиешь, Машуня, — говорил Житкин, — что я только тебя люблю.

— Угу, — отвечала Маша, отстегивая чулок на толстой ноге.

— А если они болтаиют, что я с ними кручу шашни, так ты сама знаиешь, это враки.

— Угу, — отвечала Маша, отстегивая второй чулок и скатывая его вниз по выпуклой икре.

— Ей-богу, вот попрошу перевод, и уедаем мы с тобой вместе. Поедаешь?

— Угу, — отвечала Маша уныло, раскатывая чулок снова вверх по ноге.

Кто-то постучал в дверь. Машины руки приостановились. Капитан Житкин выругался.

— Кому надо? Минуты не дают… Сиди, не рыпайся, я гляну.

Маша, схватив с пола юбку, стала спешно натягивать ее через голову. Накинув китель на голый торс, Житкин вышел в сени, прикрыв за собой дверь.

Маша прислушалась. Кто-то бубнил что-то на пороге.

Наружная дверь хлопнула. Житкин появился на пороге сеней.

— Надо было ему подыхать как раз сегодня! — с сердцем сказал Житкин.

— Кто отдал концы? — спросила Маша.

— Кортиков. Разбили ему голову. Валяиется в учительской кабинке. Дневальный школы увидиел, сейчас только прибежал на вахту доложить. Они сразу за мной, гады.

— Ну, одним меньше, велика беда! — сказала кооптированная Маша, снова снимая юбку.

— Тебе что, а мне теперь расследовать. До завтрева я еще отвечаию за Вихоревку. Погорела моя Чуна.

— Чуна? — сказала Маша, останавливая процесс снимания юбки. — А чо те в Чуне?

Осознав, что он, в порыве досады проговорился, Житкин махнул рукой и, надевая рубашку, сказал:

— В командировку. Ненадолго.

— Брешешь? — сказала Маша радостно. — Насовсем?

— А-а, — сказал Житкин. — Не до тебя. Пойду смотриеть, или можно литовцу, дневальному, пришить Кортикова. Вот было бы ладно, раз! и раскрыли преступление.

— Ну, я тогда пошла, — сказала Маша, застегивая бюстгальтер и всовывая ноги в валенки.

— На этом оперативное совещание закончиено, — сказал Житкин. — Можиете быть свободны.

— Слава богу, — пробормотала Маша.

* * *

Возле школьного барака уже стояли солдаты, не подпуская зеков. Луч прожектора вырывал из тьмы круг света возле дверей школы. Группа офицеров окружала начальника лагеря подполковника Мирохина, перед которым стоял, полусогнув спину, дневальный Гальдикас. Увидев Житкина, подполковник приложил руку к ушанке, а затем рукой в рукавице пожал руку капитана.

— Ваша ответственность, капитан, — сказал Мирохин. — Убит активист, твердо вставший на путь исправления, так что это политически мотивированный акт терроризма. За это вышка обеспечена всем, кто участвовал в акте террора. Вот заключенный Гальдикас расскажет вам, как он обнаружил убитого. Гальдикас, повторите для капитана всё, что вы нам рассказали.

И свете прожектора лицо Гальдикаса было мертвенно бледно. Руки его дрожали.