Четыре минус три

«Здесь каждый день горит свеча в память о Тимо. На стенах висят его фотографии. Здесь всегда стоят дети. Разглядывают фотографии. Снова и снова. Смерть Тимо и мысли о ней сделались частью будней нашего детского сада. И мы постоянно испытываем ужасную боль».

Придя в детский сад на день рождения Тимо, я осознала, что страшная, горькая боль одиночества всегда будет маячить там, где Хели и дети занимали свое, особое, присущее только им место. И вот оно оголилось.

Хор, в котором мы — я и Хели — пели. Сцена в детском музее, на которую мы так часто выходили вместе. Праздники у друзей, сидение у костра, приемы, которые мы устраивали в саду, наши долгие беседы. Детский сад. Беседы с няней моей Фини. Тренировки детской футбольной команды недалеко от нашего дома — всегда по вторникам, в 17.00…

Во всех этих ситуациях я всегда буду видеть пропуски. Зияющую дыру в моей жизни, которую оставила смерть.

Хели. Тимо. Фини.

Места, которые они собой заполняли, освободились. Когда-нибудь я заполню эти ниши. По крайней мере, так будет казаться. Места снова окажутся занятыми. Возможно, достаточно скоро.

Но сердце мое никогда не оправится. И я навсегда останусь одна с сердечной раной, которую, кроме меня, не заметить никому.

20 мая 2008 года

Клоунский семинар для актеров и всех желающих.

Начало в десять. Я пришла раньше. Мы вместе завтракаем в помещении для занятий. Многие уже знают друг друга. Мне знаком только один участник, занятый в настоящий момент беседой. Традиционные расспросы.

Кто ты, чем занимаешься?

Разговоры об учебе, о творческих планах, о поездке на поезде в Грац. Я молчу и избегаю взглядов. Я боюсь расспросов, мне не хочется рассказывать свою историю. Но и беседовать о чем-либо другом я тоже не могу. В моей голове нет ничего, кроме мыслей об ангелах, Боге, переживании близкой смерти и начале новой жизни. Ничего, кроме лесных цветов, оленя, прогулок в лесу. Смогу ли я когда-нибудь принять участие в нормальной, ничего не значащей болтовне? Или я окончательно превратилась в отшельницу, чья инвалидность очевидна только мне и больше никому?

Во время обеденного перерыва я сижу рядом с клоуном-тренером. Он внимательно наблюдал за нами все утро и делится теперь своими впечатлениями. В том числе и насчет меня.

«Ты слишком многое скрываешь. Я нахожу тебя очень закрытой».

Проклятие!

На следующий день я заставляю себя принимать участие в застольной беседе.

«И чем же ты занимаешься?»

Я рассказываю о своей работе «Красноносого клоуна-доктора».

«Здорово! Ты занимаешься этим ежедневно?»

«Нет, два раза в неделю».

«А кроме этого, в оставшееся время?»

Ах, кроме этого.

До недавнего времени у меня были двое детей и муж. И мне хватало занятий. А сейчас я занята беготней туда и сюда между нотариусом, квартирным маклером и похоронным бюро. От этого не соскучишься.

Но «портить музыку» я не хочу.

«А кроме этого, собственно, ничем», — отвечаю я. И чувствую себя полной дурой.

* * *

«Я хочу оставаться в нормальной жизни».

Таково было мое желание. И я попросила своих друзей о том, чтобы они не щадили меня и сталкивали с нормальной жизнью. Чтобы они — да! — не забывали обо мне. Тащили меня за собой, пока я снова не окажусь в состоянии совершать самостоятельные шаги.

Жизнь моих друзей нормализовалась, и достаточно быстро. Смерть моей семьи стала воспоминанием, историей, которую рассказывают к слову. Частью прошлого. Жизнь продолжилась, жизнь пошла себе дальше, как если бы ничего такого особенного не случилось. И, разумеется, мои друзья приглашали меня разделить с ними жизнь. Мне везде были рады. Меня все приглашали.

Как бы мне хотелось поездить автостопом по скоростным трассам будней. Позволить себя покатать. И кататься до тех пор, пока я не обнаружу то место, откуда я снова смогу отправиться в мой новый жизненный путь. Но ничего у меня не получалось. Что-то постоянно было не так. Вернее, это я была не такой, во всем, в большом и малом, не похожей на остальных.