Четыре направления - четыре ветра

Мозг рептилии обслуживал самодостаточное существо — динозавра; лимбический мозг прекрасно служил членам небольших групп или охотничьих стай. Неокортекс потребовал более крупной общественной формации для создания культуры, в которой может реализоваться его потенциал, для создания науки, музыки, ремесел, архитектуры.

Разум увеличился за счет увеличения количества разумных мозгов, объединенных в общество; верования, традиции, фольклор и знания образуют мыслящее общество, некое совокупное сознание, превосходящее сумму своихчастей. В скором времени благодаря торговле установились и развились связи между отдельными городами. В конце концов вся Земля покрылась глобальной сетью торговли и связи. Но вот те четыре программы примитивного лbмбического мозга необходимо было ограничить, для того чтобы смогли существовать вместе большие количества индивидов. Религиозные заповеди, требования и всеобщие законы для того и создаются, чтобы ограничить эмоциональные и часто агрессивные инстинкты лимбического мозга.

Все это довольно скучный материал, но студенты профессора Моралеса проглотили его. Я мог бы еще рассказывать о десяти миллиардах нейронов человеческого мозга и о ста триллионах битов информации, которая в них обрабатывается. Я мог бы толковать о нейронных сетях, голографической памяти, о теории локализации мозговых функций, о нейротрансмштерах, синаптическнх щелях и об устройстве рецепторов, и они мужественно старались бы все это понять. Но они фактически получили только простую эволюционную модель: телесный мозг, чувствующий мозг, думающий мозг.

Фернандо, рыжий юноша-испанец, поднял руку:

— IDisculpeme, doctor, pew que es la conciential. Что такое сознание?

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Я не знаю. Кажется, это не поддается точному опреде лению, так же как Бог или любовь. Мы все знаем, что у нас это есть, но не знаем толком, что это такое. Пробовали определить это как компонент бодрствующей осведомленности, которую индивид воспринимаете любой данный момент. Но это определение недостаточно хорошее. Сознание — это наша осведомленность о нашем чувственном опыте, но эта осведомленность не может быть ограничена состоянием бодрствования. Ведь во сне мы тоже видим, слышим, обоняем, пробуем на вкус, осязаем. Нам необходимо исследовать пределы нашего восприятия, как сознательного, так и бессознательного, прежде чем мы сможем подступиться к определению сознания, или разума.

В лабораториях США мы рассекаем мозг и изучаем его ткани. Но, подобно тому как «мокрость» воды не может быть описана формулой Н₂О или объяснена свойствами кислорода и водорода, из нейрологии человеческого мозга нельзя вывести свойства сознания.

Я стер с доски свою примитивную схему мозга.

— Нo сам тот факт, что вы способны задать этот вопрос и что мы сражаемся здесь с этими проблемами, говорит о величии нашего нового мозга, — я похлопал себя по лбу, — этого неокортекса. Я знаю, что я не ответил на ваш вопрос. Это хороший вопрос, но на этот вопрос, как хотите, вам надлежит ответить самим.

— Мокрость воды… — сказал професор Моралес, когда лекция закончилась и студенты поблагодарили меня. — Весьма интригующе.

— Джон Стюарт Милль, — сказал я. — Это старая метафора.

— Вы накопили массу знаний, — сказал он, взглянув на циферблат над классной доской. Там было 3:15. С тех пор, как я пришел, эти часы не сдвинулись ни на минуту. Возможно, они показывают 3:15 уже несколько лет.

— Мне тоже так кажется, — ответил я. — Но от этого мало проку, если я их не понимаю. Можно накапливать знания до посинения, но ни капельки от этого не поумнеть. Я думаю, мудрость приходит тогда, когда можешь взять всю эту информацию, — я обвел рукой класс, пустые парты, — использовать ее и открыть что-то, касающееся тебя. Самоотразиться. Я обернулся к профессору:

— Наверное, вы это имели в виду, говоря о различии между приобретением опыта и служением опыту, не так ли?

Он кивнул:

— Более или менее. Так каким же был ваш опыт в джунглях?

Я рассказал ему, как нашел Рамона, о ягуаре, о психоделических свойствах аяхуаски, о змее Сатчамама, о моем отражении в лагуне, о кондоре, об ощущениях умирающего. Рассказал все. И еще немного о молодой женщине, как если бы это была еще одна из галлюцинаций. Я старался также объяснить свои ощущения в спальне Стефани.

Профессор Моралес слушал внимательно, но с бесстрастным лицом. Когда я закончил, он повернулся ко мне и спросил:

— Как вы думаете, что это все означало?

— Не знаю, — сказал я во второй раз за этот день. — Моим доминирующим чувством был страх. Он заслонил мне пуп… У меня осталось яркое чувство, что что-то должно было произойти еще, что дальше было что-то…

Я опять замолчал.

— Это как лагуна. Стоишь на краю обрыва, а прыгнуть боишься. Лнмбическая реакция. Страх.

— Мифически говоря, аяхуаски берет тебя на встречу со смертью, — сказал Моралес. — «Запад» в Волшебном Круге есть место, где ты лицом к лицу встречаешь смерть и она забирает тебя.

— Воскрешение? Возрождение?