Четыре направления - четыре ветра

Я оборудовал свое гнездо — разобрал рюкзак, вытащил из него все дерьмо, которое таскаю на себе. Комплект для выживания: нитки с иголкой, рыболовные крючки, таблетки соли, герметически упакованные спички, бинты, средство против змеиных укусов, теплое одеяло. Плитка шоколада Херши. С миндальными орехами. Я даже забыл о ней. Теперь я положил ее на небольшой каменный уступ.

Позже

Это нелегко. Моя голова полна недавними событиями, я слишком ярко осознаю свое положение и важность предприятия. Возможно, это то, что нужно. Я стараюсь превратить этот подготовительный период в ценный опыт самораскрытия. Я очень стараюсь, и кое-что получается. И все же я в отчаянии. Слишком много информации. Нужно время, чтобы переварить и упорядочить, а я вместо этого собираюсь заняться своим прошлым и вступить на четырехэтапный путь знания.

Случайная мысль: похоже, те, кто ищет духовных приключений, кончают социальными изгоями. Они как будто теряют себя где-то в пути, пытаясь переопределить свою сущность в соответствии с «поисками». Глупые подхалимы. Духовные лизоблюды. Школяры, проповедники мистических условностей или духовных традиций. Астрология, магия чисел, иудаизм, католицизм со всеми его вариантами, индуизм и все другие измы. Системы веры, парадигмы. Редукционизм? Научный метод? Всеобщий триумф западной мысли? Сколько профессоров я видел на коленях перед алтарем гипотез и клинических подтверждений?

Но далее идут достойные фигуры: Иегова, Христос, Гуата-ма Будда, Магомет, Кришна. И вот Антонио. Преподаватель философии, прекрасный спутник, шаман. Исключительно тонко настроен на «человека знания». Похоже, все это не составляет для него никакой проблемы. Мистик-прагматик.

Мне не хватает altiplano.

Устал. Попробую заснуть. Утро вечера мудренее.

В эту ночь мне что-то снилось, но память беспорядочно металась, сбитая с толку паникой и дезориентацией от пробуждения в непривычном месте. Я прополоскал горло водой из Тамбо Мачай, скатал спальный мешок и вышел на площадку перед пещерой.

Утро в Андах. Несколько глотков холодного разреженного воздуха вернули мне равновесие. По зеленой пойме Урубамбы стелился туман, скрывая реку, которая бежала в полумиле от моего приюта. Я сел, скрестив ноги, на краю уступа, закрыл глаза на великолепие пейзажа и стал внушать себе состояние блаженства, на какое только был способен.

В своем предисловии к «Рассудку моралиста» Фрейда Филипп Райф пишет: «Человек отягощен грузом прошлого, и даже огромной терапевтической работой удается достичь немногим большего, чем перемещения ноши на плечах». Западная традиционная психотерапия безусловно подтверждает это наблюдение. Западный человек раскапывает свое прошлое с помощью памяти — исключительно ненадежного инструмента. Мы никуда не годимся, если нам приходится эксгумировать свое прошлое в полном объеме и в одиночестве. Нам куда привычнее вызывать фрагменты нашего прошлого и представлять себя другим людям в рассказах, которые мы сами выбираем, в событиях, которые подкрашивают нашу личность. Каждый из нас представляет целую иконографию импрессионистского и абстрактного стиля в аккуратных рамах. Во время моего недолгого пребывания в индейской резервации на юго-западе США я услышал об обычае рассказывать историю своей жизни камню; это яркий пример смирения, если к этому относиться серьезно. Легче обращаться к предмету — булыжнику, скале, лилии, безучастному врачу, чем к самому себе. Возможно, акт говорения вносит порядок в ту часть памяти, которая иначе оставалась бы бесформенной.

Я не могу воспроизвести беспорядочность моего опыта на склоне горы в то утро; но я могу вспомнить основные моменты: это они составили сознательный фундамент большей части того, что произошло вечером третьего дня и на рассвете четвертого.

Мой дедушка по отцу. Широкие, в печеночных пятнах руки, слишком жесткие для хирурга, но он был уже стариком. Редкие седоватые волосы и мягкие очертания орлиного профиля. По-моему, он посмеивался над отцом. Он закончил Колумбийскую Медицинскую школу в 1905 году и стал главным хирургом юродского госпиталя в Нью-Йорке. В 20-е годы он возвращается на родную Кубу и строит небольшую клинику в центре Гаваны — только для того, чтобы узнать, что муниципальные власти не в состоянии обеспечить его заведение нужным количеством электричества. Он строит гидроэлектростанцию, которая будет обслуживать его больницу. Он был нетвердым католиком и преданным капиталистом.

Мой отец был адвокатом и бизнесменом с обширной клиентурой и внушительным счетом в банке. Красавец мужчина, волнистые волосы, тонкие усики, эффектный аристократ. Он завтракал с Батистой. Упрямый, самоуверенный, всецело занятый собой. В 40-х годах он добился разрешения Ватикана на развод с первой женой, оформил попечительство над сыном и несколько лет спустя женился на моей матери.