Четыре норвежских конунга на Руси

Г С. Лебедев видит в Рёгнвальде «великокняжеского наместника» [Лебедев 1985. С. 215]; аналогично, как «наместника великой княгини», оценивает его А. Н. Кирпичников, замечая при этом, что «ладожские правители-шведы напоминали служилых князей» [Кирпичников 1988. С. 57]. В нашей совместной статье с Г В. Глазыриной мы определили Ладожское «ярлство» как «условное держание» [Глазырина, Джаксон 1985]. Мы пытались показать, что, вероятно, в саге нашло отражение древнерусское кормление, фигурирующее в русских источниках лишь с XV в., но ведущее свое начало, по заключению ряда исследователей (С. В. Юшков, В. Т Пашуто, М. Б. Свердлов), с более раннего времени, а здесь описанное в терминах норвежской вейцлы. Однако позднее, ссылаясь на вывод Н. Л. Пушкаревой, что женщина на Руси получила право владеть и распоряжаться недвижимостью, в том числе и землей, приблизительно с конца XII в. [Пушкарева 1989. С. 104–139], Глазырина заключила, что рассказ саги о свадебном даре конунга Ярицлейва «вряд ли является достоверным, поскольку противоречит данным об имущественно-правовом состоянии общества Скандинавии и Руси в начале XI в.» [Глазырина 1994. С. 240–244]. Это мнение, однако, исследователями принято не было.[29]

О том, как Ингигерд стала женой русского князя, говорится, помимо «Круга земного», в значительном числе древнескандинавских источников конца XII – первой трети XIII в.[30]: в «Истории о древних норвежских королях» монаха Теодорика, в «Обзоре саг о норвежских конунгах», в «Легендарной саге об Олаве Святом», в «Гнилой коже», в «Красивой коже», в «Отдельной саге об Олаве Святом» Снорри Стурлусона, а также в хронике бременского каноника Адама.

От источника к источнику мотив обрастал подробностями. Если монах Теодорик сообщил лишь, что Ярицлав «женился на Ингигерте, к которой... сам [Олав] сватался, но не смог взять в жены» [Theodricus, 30], не раскрывая причин, по которым брак не состоялся, то автор «Обзора» уже достаточно лаконично сформулировал ту версию, которая позднее была пространно изложена Снорри Стурлусоном: Ингигерд «была раньше обещана» Олаву Харальдссону, но «нарушил ее отец те обещания по причине гнева». Вопреки заключенному ранее договору, Олав Шведский выдал Ингигерд «за Ярицлава, конунга Аустрвега» [Agrip, 26].

В «Легендарной саге» возникла еще одна тема, которая получила затем развитие у Снорри, – предварительные переговоры между русским князем и шведским конунгом. Правда, если здесь речь идет о том, что «полетели послания между ними» [Leg. s., 40], то в «Круге земном» говорится о двух посольствах, направленных Ярославом в Швецию. В «Легендарной саге» также сообщается, что Олав отдал свою дочь в жены Ярицлейву «с большим богатством». Казалось бы, эта ремарка саги нигде более не нашла развития. Но, когда Снорри Стурлусон рассказывает о том, что Ингигерд получает в качестве свадебного дара Альдейгьюборг (Ладогу) и то ярлство, которое к ней относится, он обозначает свадебный дар Ярицлейва термином tilgjof [IF, XXVII, 147], известным по древнейшему норвежскому областному судебнику второй половины XII в. – «Законам Гулатинга», – нормы которого распространялись на юго-западную часть Норвегии. Условия, на которых невесте передавался tilgjof, были вполне традиционны: величина приданого, положенного шведской стороной за Ингигерд, должна была равняться стоимости Ладоги с прилегающими к ней землями (если таковая могла быть определена) или, что вероятнее, стоимости доходов, получаемых с данной территории. Таким образом, «большое богатство», принесенное с собой на Русь принцессой Ингигерд, в рассказе Снорри подразумевается.[31]

В древнерусских источниках сведений о жене Ярослава Владимировича совсем мало. Имя ее мы встречаем в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (1040-е гг.), где будущий митрополит обращается к покойному князю Владимиру со словами: «Виждь и благоверную сноху твою Ерину (т. е. Ирину. – Т. Д.)».[32] Ингигерд иногда отождествляют с Анной, поскольку, согласно поздней новгородской традиции, так звалась жена Ярослава и мать Владимира. Но это мнение ошибочно.[33] Подтверждением того факта, что жена Ярослава Ингигерд получила на Руси имя Ирина, служит летописное сообщение 1037 г. об основании Ярославом Мудрым монастырей св. Георгия и св. Ирины, ибо, как известно, Георгием назывался в крещении сам Ярослав, а Ириной могла стать в православном крещении скандинавская принцесса.[34]

Единственное, что еще известно об Ингигерд – это дата ее смерти. В «Повести временных лет» под 1050/1051 г. сообщается: «Преставися жена Ярославля княгыни» [ПСРЛ. Т. I Л., 1927 Стб. 155; Т. II. СПб., 1908. Стб. 143].

В ряде мест в сагах мы встречаем намек на существование между Ингигерд и Олавом Харальдссоном неких теплых чувств и взаимной привязанности. Так, «Прядь об Эймунде» заканчивается такой фразой: