Четыре овцы у ручья

Деньги я взял у родителей, честно объявив, что хочу учиться программированию. Само собой, предки пришли в совершеннейший восторг: наконец-то оболтус решил заняться чем-то путным! Думаю, они согласились бы заплатить и несколько тысяч, но мне хватило двух уроков и списка литературы. Месяц спустя я написал первую игру – кривую, корявую, но свою. В тот год мне только-только исполнилось двенадцать. Так я попал в вундеркинды, хотя на деле всего лишь боролся со скукой. Со скукой, то есть с мыслями и с голосами, которые посягали на мою погремушку, на ее нескончаемый шум, оглушающий голову и заглушающий душу.

Четыре года спустя меня приняли в университет на компьютерные науки. Необходимые для этого баллы аттестата зрелости я, конечно, не заслужил – скорее, мне их выправили, невзирая на постыдную неуспеваемость по всем предметам, кроме языковых. Звание вундеркинда, как заработанный в игре волшебный ключик, открывает многие неприступные пещеры и запертые сундуки. Когда настало время призыва в армию, я остался в академическом резерве – разрабатывать систему распознавания телефонных разговоров, значимых для военной разведки. Это уже было близко к тому, чем занимается Шерут – служба контрразведки и внутренней безопасности, и я не удивился, когда они предложили перейти к ним. Меня интервьюировал массивный наголо обритый человек неопределенного возраста, попросивший называть его «кэптэн Маэр».

– Шерут слегка отстал от нынешней моды, – сказал он. – Начальство думает, что нам пора набрать группу компьютерных фриков вроде тебя. Но лично мне больше нравится, что ты хорошо знаешь язык. Ну-ка, скажи по-арабски: «Я полный идиот и сукин сын, но считаю себя гением».

– На каком диалекте? – уточнил я. – Могу предложить иракский, ливанский, египетский и хевронский. Могу попробовать и на азатском, но там я не слишком силен.

– Выпендриваешься, да? – грустно проговорил кэптэн Маэр. – Ничего-ничего, в Шеруте и не таких обламывали.

Вообще-то я и не думал выпендриваться, ну разве что совсем чуть-чуть. Работа с системой распознавания в самом деле многому меня научила. К тому же в университете я привык к уважительному отношению и не собирался терпеть хамство от незнакомого здоровяка, будь он хоть капитан, хоть фельдмаршал. В конце концов я в Шерут не навязывался – они сами вызвали меня на интервью.

– Да вы просто мастер рекламы потенциального места работы, – сказал я, поднимаясь со стула. – За что отдельное спасибо. Передайте вашему начальству, что я не тот фрик, который подходит для обламывания.

– Подожди. Сядь, – он устало взмахнул рукой. – Извини, парень. Я не спал две ночи подряд. Сам понимаешь, время сейчас такое…

То время наивно полагалось «напряженным»: это был период терактов после соглашений Осло и триумфального возвращения Арафата. Никто тогда и понятия не имел, какое оно в действительности – по-настоящему «напряженное» время. Я сел, подумал и произнес на диалекте сирийских друзов:

– Ты полный идиот и сукин сын, но считаешь себя капитаном.

Кэптэн Маэр рассмеялся.

– Молодец, два ноль в твою пользу. Только «кэптэн» – это не капитанское звание, а что-то типа прозвища. Так у нас принято. Ты вот тоже будешь какой-нибудь «кэптэн». Например, кэптэн…

Мой интервьюер призадумался. Как видно, он не врал насчет бессонных ночей: мозги у него работали туго, с задержкой. Казалось, еще немного – и в комнате будет слышен скрип и скрежет несмазанных шестеренок. Я пришел к нему на помощь.

– …Клайв. Как насчет «кэптэн Клайв»?

Человек из Шерута одобрительно покачал лысиной:

– Неплохо, неплохо… Кэптэн Клайв – звучно и коротко. Ты мне нравишься, парень. Считай, что имя у тебя уже есть. Теперь дело за малым: проверки, то да се…

«То да се» длилось еще несколько месяцев. Поначалу я не отнесся к этому серьезно, но чем дальше, тем больше хотел, чтобы меня приняли. К тому моменту мне порядком опостылели и армейские проекты, и университет; я чувствовал примерно то же, что и в двенадцать лет, когда компьютерные игры вдруг перестали отключать мою голову и все чаще оставляли меня наедине с тем, что называется скукой. Я вспоминал красные от недосыпа глаза кэптэна Маэра, и мне хотелось того же. Хотелось занять себя выше крыши, до полного отупения, когда падаешь в постель не потому, что нечем заняться, а из-за полного истощения сил, точно зная, что, очнувшись от сна, обнаружишь перед собой еще большую гору дел.

Работа в Шеруте рисовалась мне подобием стратегической игры, компьютерной охотой за монстрами – только не на экране, а в реальности. В мечтах я видел себя в роли глубоко законспирированного агента; я строил хитрые планы по нейтрализации вражеского подполья и осуществлял их на практике, врываясь с автоматом наперевес в тайные гнезда террористов; я руководил разветвленной сетью информаторов, стрелял без промаха, бил наверняка и на каждом шагу зарабатывал все новые и новые «жизни», только не виртуальные призы дебильной стрелялки, а настоящие жизни спасенных от гибели сограждан.