Четыре пера (ЛП)

Капитан Уиллоби не понял, как не понял бы генерал Фивершем, как не поняла в свое время и Этни. Но Уиллоби хорошо запомнил эти слова и повторил их, а Этни прожила пять несчастливых лет с тех пор, как Гарри Фивершем в маленькой комнатке Леннон-хауса рассказал о своем детстве, о потере матери, о бездонной пропасти между ним и отцом, о страхе бесчестия, который преследовал его по ночам.

— Да, он заблуждался, — воскликнула она. — Я понимаю. Мне следовало понять давным-давно. Когда принесли перья, он рассказал мне, почему их прислали, глядя прямо в глаза. Когда о них узнал мой отец, он довольно спокойно ждал и встретился с ним лицом к лицу.

Было и еще одно важное доказательство, и Этни могла бы обратить на него внимание. Гарри Фивершем отправился в Брод-плейс и так же откровенно признался во всем старому генералу. Теперь Этни знала достаточно.

— Он боялся, что струсит, а не того, что его ранят! — воскликнула она. — Если бы я была чуть старше, чуть менее самоуверенной, чуть менее узколобой! Я бы его услышала. Я бы поняла. В любом случае, мне не следовало быть такой жестокой.

Не в первый раз ее охватило раскаяние за четвертое перо, которое она добавила к тем трем, и она молча сидела, раздавленная этим раскаянием. Однако капитан Уиллоби был упрямцем, не желавшим признавать ошибки. Он видел, что раскаяние Этни некоторым образом обвиняет и его, и не был готов страдать.

— Да, но с практической точки зрения эти различия слишком размыты, — сказал он. — Миром не правят тонкие различия. И потому я ни за что не поверю, что во всем виноваты мы трое, а если мы не виноваты, то вам уж точно не в чем себя упрекнуть.

Этни не стала раздумывать, что он имел в виду, говоря о ней. Глядя, как он самодовольно развалился на скамейке, она закипела гневом. Увлекшись историей, она на некоторое время позабыла о рассказчике, а теперь оглядела его с головы до ног. Упрямый тупица, как он смел судить даже ничтожнейшего из своих товарищей, не говоря о Гарри Фивершеме? И тут же вспомнила, что сама поддерживала его суждения.

Этни вспыхнула от стыда. Она плотно сжала губы, краем глаза наблюдая за Уиллоби в ожидании момента, когда он откроет рот, готовая яростно на него наброситься. Во всём его повествовании сквозило снисходительное отношение к Фивершему. «Пусть только начнёт снова», — думала Этни. Но капитан Уиллоби ничего больше не говорил, и ей самой пришлось прервать молчание.

— Кто из вас троих первым придумал послать перья? — вызывающе спросила она. — Не вы?

— Нет, кажется, это был Тренч.

— Тренч! — воскликнула Этни, ударив по ладони кулаком, в котором было зажато перо. — Я запомню это имя.

— Но я разделяю с ним ответственность, — заверил ее капитан Уиллоби, — и не собираюсь от нее уклоняться. Мне жаль, что мы причинили вам боль, но я не считаю, что ошибался. Я забираю перо и снимаю обвинения, но это ваша заслуга.

— Моя? Что вы имеете в виду? — спросила Этни.

Капитан Уиллоби с удивлением повернулся к ней.

— Человек может жить в Судане, но при этом все же иметь некоторое понятие о женщинах и их безграничной способности прощать. Вы отдали перья Фивершему, чтобы он смог восстановить свою честь. Это совершенно очевидно.

Еще до того, как капитан Уиллоби закончил фразу, Этни вскочила на ноги и некоторое время неподвижно стояла, отвернувшись от него. В своем невежестве Уиллоби, как и многие тупицы до него, ударил с такой точностью, какой никогда не достиг бы, используя свой ум. Он внезапно показал Этни путь, которым она могла пойти, но не сделала этого, и собственное раскаяние ясно дало ей понять, что именно она должна была сделать. Но она не искала себе оправданий и не позволила Уиллоби дальше пребывать в заблуждении. Она призналась себе, что ей недоставало великодушия и справедливости, и была рада этому, поскольку ее ошибка стала возможностью для Гарри Фивершема проявить величие.

— Вы можете повторить ваши слова? — тихо спросила она. — Очень медленно, пожалуйста.

— Вы отдали перья Фивершему...

— Он сам вам так сказал?

— Да, — продолжил капитан Уилооби, — дабы впоследствии он своей храбростью убедил тех, кто их послал, взять их назад, и восстановил свою честь.

— Этого он вам не говорил?

— Нет, я сам догадался. Видите ли, на первый взгляд позор Фивершема казался несмываемым. Возможность могла не представиться никогда. Скорее даже, она не могла представиться. Ему ведь и в самом деле пришлось ждать три года на Суакинском базаре. Нет, мисс Юстас, только женщина, с ее женской верой, могла придумать этот план и вдохновить мужчину воплотить его.

Этни рассмеялась и повернулась к нему. Ее лицо светилось гордостью, каким-то странным образом гордость придала кротость ее взгляду, неземную яркость румянцу на ее щеках и улыбке. Уиллоби, смотревший на нее, вышел из себя.

— Да, — воскликнул он, — это вы спланировали его искупление.

Этни снова радостно рассмеялась.

— Он рассказывал вам о четвертом пере? — спросила она.

— Нет.