Четыре подковы белого мерина

Очень скоро матушка Аксинья поняла, что физическая ломка – это если и не совсем ерунда, то болезнь – не страшнее насморка с кашлем. Когда матушка Аксинья в первый раз увидела, что это такое, просто сказала: «Ну, болезнь как болезнь, и что с ней так носятся – не понимаю!» Да, больно и неприятно, мешает жизни, но терпимо, особенно если рядом пример тех, кто прошел через это. Причем прошел более жестко: первым насельникам скита даже полежать не давали. Сопли утри и работай! Это чтоб до холодов сделать жилье, разобраться с хозяйством, без которого никак не выжить.

Новым обитателям скита было проще. С ними уже всем колхозом носились, с каждым как с торбой писаной. Хочешь полежать – лежи. Правда, честнее будет, если не будешь валяться, а по мере возможности примешь участие в общих делах. За это уважение тебе, которого ты давно ни от кого не видел, потому что в тебе никто не видел человека. Только наркомана.

И они старались не валяться в постели, хоть совесть у каждого была начисто проколота. Вставали, как все, и шли получать от матушки Аксиньи послушание на этот, еще один, день в новой жизни.

То, что она новая, – в этом не было сомнений. Но веры в то, что так будет всегда, у насельников не было. Поэтому матушка Аксинья настраивала их не на пятилетку вперед, а только на один-единственный день. «Скажи себе с утра: я не знаю, что будет со мной завтра, но сегодняшний день я хочу прожить в трезвости, и я проживу его так, как хочу», – учила она чужих детей тому, чему не смогла в свое время научить своего сына. Ее любимый Виталик, ее кровиночка, ее хороший и умный мальчик, разбился на мотоцикле, приняв огромную дозу алкоголя. Выпил ее мальчик впервые в жизни… И сразу насмерть. Матушка Аксинья молилась за него и благодарила Бога за то, что сын ее столкнулся в тот день с углом дома, а не с человеком, и не убил никого.

Скоро матушка Аксинья поняла, что физическая ломка – это не самое страшное. Куда хуже то, что приходит после нее: беспокойные кошмарные сны, тяжелые мысли, осознание собственной никчемности, темнота впереди. Это только кажется, что главное – пережить ломку. На самом деле после ломки-то и начинается процесс сложного восстановления личности, которая за время зависимости сжалась от инъекций, разрушающих мозг, до размеров орешка.

Монахиня Аксинья таковой была не всю свою сознательную жизнь. До сорока лет у нее была совсем другая жизнь, и каким-то внутренним чутьем она понимала, какой должна быть реабилитация наркоманов. Она стала практиковать свою методику, которая начиналась с простого действия: матушка Аксинья в один из дней приносила своему подопечному камень-голыш из речки. Вкладывала в руку наркомана согретый ее рукой камень и говорила:

– Есть вещи, которые ты не можешь никому доверить. Боишься быть не понятым. А выговориться надо. Озвученное перестает тянуть за душу, освобождает ее. Вот тебе собеседник. Ему можно рассказать все: дальше его никуда не уйдет!

И никто не удивлялся, принимая из ее рук теплый камень. У каждого на тумбочке стоял такой. Или под подушкой лежал. Камень можно было взять с собой на работу, положить в карман и разговаривать с ним. Рассказать каменному другу нужно было много, и до тех пор, пока было что доверять ему, ко второму этапу психотерапии не приступали.

А потом наступал день, когда болящий понимал: все! Отныне камень знает о нем все! Про то, как украл у матери деньги, отложенные на операцию, как продал свой компьютер, как забрался в собственную квартиру, выбив окно, и сам потом вызвал милицию, мол, воры побывали! Эпизод за эпизодом, один стыднее другого! Нет, рассказывать кому-то – язык не повернется. А если повернется, то в ответ понимания вряд ли дождешься. Скорее, осуждение, а то и презрение. Заслуженное, конечно! А хотелось прощения. Как в детстве, когда запираешься до последнего, орешь «Не я!» в ответ на обидные обвинения, а потом как плотину прорывает, и ты, обливаясь слезами, сдаешься, признаешься и получаешь такое долгожданное прощение! И камень с души, как будто суд в твою пользу решился. Или, на крайний случай, отделался легким испугом или условным наказанием, которое, если вести себя прилично, не такое уж и страшное.

Это когда камень с души. А пока камень на душе. И груз на нем такой, что он начинает мешать, беспокоить, проситься наружу. Вот тут самое время отправляться к матушке Аксинье, которая определит на следующий этап терапии – обет молчания.

Матушка Аксинья – женщина мудрая и умная, с высшим инженерным образованием – объясняла выздоравливающим наркоманам, что молчание – это время для самоанализа, очень важное в процессе выздоровления, в исцелении души. Например, древние монахи находили в молчании великое средство для приведения в порядок мыслей и принимали добровольно обет молчания: уходили надолго в лес, или в пустыню, или в горы, становились отшельниками.