Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

«Запах пыльных книг, пролитого вина, папиросного дыма и высыхающего актерского грима — это запах моего детства, — будет позже вспоминать дочь актрисы Мария. — Это ее комната… Над ворохом бумаг сидит женщина с копной изведенных пергидролем волос. Опухшие веки, резкие морщины. Над ее головой портретный снимок: красивое лицо, ненатуральность позы, улыбки, взгляда — чуть-чуть. Типичный снимок актрисы в роли. Как предсказано было: «…и постарев, владелица сама/ Себя к своим портретам приревнует…» И эти два лица принадлежат одному человеку — не так давно актрисе в зените славы и теперь забытой почти всеми, исстрадавшейся, спившейся женщине. Моей матери… Мать была в жизни такой, какой была в его стихах: «Злой и бесценной, проклятой — такой нет в целой вселенной другой под рукой». И он любил в ней эти «две рядом живущих души» одинаково страстно, потому что они составляли одно-единственное — сумасшедшее, из огня в полымя существо, понять которое было трудно, а не любить — невозможно».

Опустившуюся женщину старались не замечать. Даже обожавший ее Константин Симонов напишет в письме: «Люди прожили четырнадцать лет. Половину этого времени мы жили часто трудно, но приемлемо для человеческой жизни. Потом ты начала пить… Я постарел за эти годы на много лет и устал, кажется, на всю жизнь вперед…»

Он еще долго писал ей, объяснял, что разлюбил, сообщал, что если встретит человека, которого полюбит, то, не колеблясь, свяжет с ним свою жизнь, советовал и ей выйти замуж, желал ей счастья и того, чтобы она «не разрушила еще одну жизнь так, как уже разрушила один раз».

Лирических стихов он больше не сочинял, с дочерью Машей был нарочито сух, имя Серовой не произносил никогда. Все было давно кончено. У него был свой дом, новая семья, жена, дети. Только почему-то, когда Алла Демидова, готовясь к съемкам в фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны» по сценарию Симонова, сделала себе грим Серовой, он разозлился не на шутку, разволновался, требовал, чтобы Демидову сняли с роли. Нику в фильме сыграла Людмила Гурченко…

На дворе стоял 1975 год, а последняя серьезная работа в кино осталась у Серовой в 46-м. Она числилась в штате Театра киноактера, в котором у нее не было работы. Съемки всегда подстегивали ее, тогда она держалась. Но в последнее время кино не было, и она изо дня в день слышала на киностудии только одно: «Нет, Валечка, для вас нет ничего».

А Серова верила — или хотела верить — что она все еще нужна. «Простите меня за настырность, — будет писать актриса в ЦК КПСС, — но больше нет сил висеть между небом и землей! Всю грязь, которую на меня вылили, я не могу соскрести с себя никакими усилиями, пока мне не помогут сильные руки, которые дадут работу и возможность прежде всего работой доказать, что я не то, чем меня представляют. Я готова на любой театр, только бы работать. Я недавно прочла несколько отрывков и статей о бывших преступниках, возвращенных к жизни, которым помогли стать людьми дружеские руки, добрые человеческие отношения, доверие. Неужели я хуже других? Помогите… Глубоко уважающая Вас В. Серова».

Но ответа не было. И тогда женщине приходилось снова распродавать личные вещи, драгоценности. Все деньги уходили на выпивку.

10 декабря Валентина Васильевна отправилась в театр за зарплатой. На улице услышала за спиной: «Это кто, Серова? Та самая? А я думала, она умерла». Что было дальше, не знает никто. Приятельница актрисы Елизавета Конищева, безуспешно пытаясь дозвониться до Валентины, отправилась к ней домой. Открыла дверь своим ключом и в ужасе отшатнулась. В коридоре полупустой, как будто нежилой квартиры, лежало некогда божественное тело некогда безумно обожаемой женщины. Символу верности, любви и того, что все будет хорошо, было 58 лет…

Симонов, отдыхавший в Кисловодске, на похороны не приехал, прислав 58 красных гвоздик. Но забыть Серову не мог. Незадолго до смерти попросил дочь привезти ему в больницу архив Валентины Васильевны.

«Я увидела отца таким, каким привыкла видеть, — вспоминает Мария Кирилловна. — Даже в эти последние дни тяжкой болезни он был, как всегда, в делах, собран, подтянут, да еще шутил… Сказал мне: «Оставь, я почитаю, посмотрю кое-что. Приезжай послезавтра»… Я приехала, как он просил. И… не узнала его. Он как-то сразу постарел, согнулись плечи. Ходил, шаркая, из угла в угол по больничной палате, долго молчал. Потом остановился против меня и посмотрел глазами, которых я никогда не смогу забыть, столько боли и страдания было в них. «Прости меня, девочка, но то, что было у меня с твоей матерью, было самым большим счастьем в моей жизни… И самым большим горем…»

Такова жизнь: проходят годы и те, чьи имена некогда заставляли восхищаться, забываются. Так было и с Валентиной Серовой.

Вспомнили об актрисе лишь в двухтысячных, когда о ней сняли многосерийный художественный фильм.

Одну из ролей должна была играть Римма Маркова. Она сходила на кинопробы, но о том, что не утверждена, узнала лишь, когда съемки уже начались.