Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

Мне не хотелось возродить прежнего «Голого короля», с Евстигнеевым и Квашой, которых никто не заменит, да и не должен заменять. Это должен был быть абсолютно новый спектакль, переведенный на сегодняшний язык. Только я начала обдумывать эту идею, как случилось несчастье — умер Ефремов. И когда у гроба Олега я увидела Мишу (которому когда-то доверила хулиганскую, озорную и рискованную идею сделать «Современник-2»), то подумала: а почему бы не Миша? Зачем кого-то искать, когда есть человек, в талант которого я верила и верю? Я пригласила его и сказала, что этот спектакль будет лучшей памятью отцу. Он согласился.

Когда стихли юбилейные торжества, я снова оказался в кабинете художественного руководителя.

— Галина Борисовна, какое у вас настроение?

— Настроение? Нормальное. Есть чему порадоваться, чему огорчиться. Есть и чему удивиться.

— Чему, например?

— Да хотя бы тому, что я еще до сих пор удивляюсь. Эта способность, на мой взгляд, одна из самых главных для любого художника, какая бы жизнь у него ни была. Я лично на свою никогда не жалуюсь. Да это было бы даже смешно. Зачем жаловаться на судьбу, которая тебе послана? Тем более что в моей жизни было и есть очень много прекрасного.

— Вы вообще везунок по жизни?

— Не думаю, что везунок. Просто Бог дал мне очень интересную судьбу, все радости которой я получаю через большие испытания.

— Это у всех так. Только некоторые притворяются больше…

— В чем-то мы все притворяемся. И я тоже. Смолоду притворялась много, и все с удовольствием в это верили. Когда у меня не было ни копейки денег, а мой второй муж начал дарить мне какие-то кольца, серьги, я делала вид, что очень состоятельна. Не важно, что в то время все эти драгоценности дешево стоили. У меня и задешево их не было.

А когда появились, я не в сундук их спрятала, а на палец напялила. И с удовольствием жестикулировала руками, выставляя подарки на всеобщее обозрение. Очень гордилась, потому что никто до этого мне ничего не дарил. И сразу дала повод для разговоров. Помню, как одна из почтенных и даже уважаемых мною критикесс говорила: «Какое «На дне» она может поставить с бриллиантами на руках?!» Хотя мне это, естественно, никак не могло помешать делать то, что я делала.

— У вас действительно бывали времена, когда не было лишней копейки?

— Ну а как же? Когда мы с Женей Евстигнеевым получили квартиру на Поварской, то распределились: Евстигнеев делал ремонт, а я ездила по стране с вечерами типа «Добрый вечер, здравствуйте». Тогда нам платили по 5 рублей за выступление в сборном концерте.

Это был особый период жизни, когда на афишах писали: «Михаил Козаков и др.». Миша тогда уже был знаменитостью, а мы — актеры «Современника» — были «др.» Никогда не забуду, как мы с Лилей Толмачевой выходили из поезда, приехав в Вологду, и администратор, этакий местный театральный лев, встречал Мишу: «Козаков, здравствуйте». А на Козакове, только-только начавшем сниматься в кино и еще не успевшем приодеться, было рваное пальто и скромненький костюм. Его спрашивали, указывая на нас: «Козаков, это ваши новые куколки?» Так что я и «куколкой Козакова» побывала.

Так вот, я поехала зарабатывать, а Женя остался делать ремонт в новой квартире… Он был человеком невероятным, с потрясающим воображением. Однажды на гастролях в Узбекистане в один из выходных дней мы попросили отвезти нас в Бухару. Валя Гафт тогда только пришел в театр и много лет спустя рассказывал: «Я хотел сачкануть, но как-то неудобно было: только пришел, все едут, все такие духовные, интеллектуальные, а я вроде не такой… И смотрю — Евстигнеев ходит, озирается и говорит: «Молодой человек, ну ты что, поедешь?» Я обрадовался: «Нет». Он мне: «Мы сейчас с тобой открыточки купим и побываем там лучше, чем они». Так вот эта сила воображения, которая была присуща ему во всем, заставила Женю сделать искусственный камин в типовом доме в 60-е годы. Так что мы хоть и небогато, но жили не хуже других.

Как Волчек рассказывает! Это настоящий спектакль большой актрисы — интонации, жесты! Притом что на сцену Галина Борисовна выходила до обидного мало, а кино и вовсе, убежден, не используя ее актерский дар, понесло громадную потерю. Но Волчек сама сделала свой выбор.

— Галина Борисовна, режиссер — это профессия или диагноз?

— Расскажу вам об одном совершенно потрясающем случае, произошедшем с Георгием Товстоноговым и его сестрой Нателлой, и надеюсь, вам все станет ясно. Георгий Александрович не очень любил самолет и, хоть и был вынужден летать, с трудом к нему привыкал. Каждый раз, когда ему приходилось куда-то лететь, главной его задачей было не смотреть в иллюминатор. Во время одного из полетов он сидел рядом с Нателлой и то и дело командовал: «Перестань смотреть в окно». Она сделала вид, что не слышит. Товстоногов повторил просьбу второй раз. Нателла не выдержала: «Но это же я смотрю, а не ты». А Товстоногов ответил: «А ты думаешь, я не представляю, что ты там видишь?» Даже в такой ситуации он оставался прежде всего режиссером.

— Театр — это террариум друзей…

— Единомышленников. Так говорят.