Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)

Однако тема не только притягивала, но и обжигала, и также нетрудно понять, почему фантасты тяготели к черной краске в своей палитре. Первая мировая война дала наглядную, обобщенную символику: вот, дескать, смотрите, что такое "наука на службе прогресса" (то есть танки, аэропланы, иприт). А известная уже читателям судьба "творений" Бецалеля, Франкенштейна и Россума добавляла необходимую дозу конкретики в подобные рассуждения.

Так еще не рожденная кибернетика по прихоти писателей уже несла на своих плечах ответственность за прогресс в целом — ну, а его-то, прогресса, колючки к тому времени разглядели многие, не только Мэри Шелли или Чапек. Роботам по-своему "не повезло": писали о них авторы безусловно талантливые, великие. И образы оказались столь яркими, что цель была достигнута — человечество, еще не знавшее слова "кибернетика", уже содрогалось при одной мысли о ее возможных последствиях.

Каким бы ни было отношение читателей к роботам, их вторжение в фантастику к концу двадцатых годов стало неотвратимым.

Большую роль в этом сыграло появление в США первых специализированных журналов. Научная фантастика превращается в массовое чтиво, а читательская популярность — всегда палка о двух концах. Первые поколения НФ-роботов были не просто убоги — они были стереотипны донельзя: не прошло и десяти лет с момента выхода в свет пьесы Чапека, а серьезная проблема успела превратиться в штамп. Словно заведенные, авторы выстреливали из своих пишущих машинок рассказ за рассказом, а в сущности, рассказы-то ничем друг от друга не отличались. Ученый-безумец создавал очередного робота, а тот с маниакальной последовательностью платил своему хозяину черной неблагодарностью. Просто уничтожал…

Исключения? Изобретатель женится на женщине-андроиде, настолько она хороша и добра (Лестер Дель Рей, "Элен О'Лой"), робот-альтруист сознается в убийстве, но совершенном для того, чтобы спасти хозяина (Орлин Тремэйн, "Чистосердечное признание"). Наконец, добрые и человеколюбивые роботы, обнаружившие, что некогда были созданы человеком, разыскивают по всей Галактике мифического создателя, чтобы выразить ему свою признательность (Роберт Мур Уильямс, "Возвращение роботов")… Все эти рассказы американских фантастов появились еще до сороковых годов, и их можно пересчитать по пальцам. Если творения Шелли и Мейринка вызывали сочувствие, то роботы ранней фантастики чаще всего были злодеями.

Однако однообразие пресыщает, и поставленное на конвейер страшное перестает казаться таковым. Роботехнические ужасы, которыми пугали читателя, со временем также прискучили. К тому же страхи оказались преувеличенными: роботы явно несли на себе печать человеческого, и одно это представлялось благом. Знакомое и привычное — всегда благо по сравнению с неизвестным, чужим…

Наступает кульминация первого действия. Следующая картина — это уже Нью-Йорк, весна 1939 года. Девятнадцатилетний студент-химик, влюбленный в фантастику и сам пробующий в ней силы, садится за пишущую машинку с намерением показать миру, как надо писать о роботах. Юноша хорошо образован и не прочь поломать голову над парадоксами. А главное — он прямо-таки боготворит науку и решает подойти к вопросу строго научно.

Вероятно, читатель уже догадался, что речь идет об Айзеке Азимове. Его "монологом" открывается одна из самых впечатляющих сцен в нашей драме. Со временем у него появились достойные партнеры — американцы Клиффорд Саймак, Генри Каттнер и Гарри Гаррисон, советские авторы Анатолий Днепров и Илья Варшавский… Но раньше всех и громче всех прозвучал голос Азимова.

Увеличение знания увеличивает скорбь, об этом знали еще в далекой древности. Тогда же знали и о другом: человечество добровольно от запретного плода не отказывается — даже под страхом изгнания из рая. А уж надкусив плод, и подавно его не бросит… Да и кто купит сонное, ленивое спокойствие ценой отказа от благ, источаемых змеем-искусителем (читай: прогрессом)?

Почему бы в таком случае не вышибить клин клином — не использовать саму же технику? Всякое лекарство — яд, если заметно превысить прописанную дозу. Но из ядов делаются и противоядия. Многие устройства оборудованы системой контроля, срабатывающей, как только действия механизма становятся угрожающими. Роботы — те же механизмы. Так почему бы не попробовать…

И Азимов приступил к разработке законов поведения роботов[28]. После появления в сентябрьском номере журнала "Супер Сайнз Сториз" за 1940 год первого рассказа на эту тему (рассказ называется "Странная нянька", хотя сам автор назвал его короче и теплее: "Робби") вышли один за другим еще девять, все они в 1950 году были собраны под одной обложкой. "Я, робот" — так была названа книга, знакомая миллионам читателей во всем мире. Название можно было бы и не напоминать, как излишне и выписывание знаменитых Трех Законов Роботехники: любитель фантастики помнит, вероятно, их наизусть.

Что же нового изобрел Азимов по сравнению с предшественниками?