Четыре пути к прощению

Уже в этих ранних, подчас вторичных и довольно вычурных стилистически произведениях голос молодой писательницы прозвучал в полную силу. Ее способности к творению миров лежат не в области естественных наук — с физикой, химией и биологией она обходится довольно свободно: понадобились ей крылатые скакуны-коты — и она понижает тяготение и увеличивает плотность атмосферы, понадобились четыре луны — и вот они плывут по небу (а какое влияние они станут оказывать на приливы? Азимов или Клемент рассчитали бы изменения уровня моря до сантиметра, а вот ле Гуин такие мелочи не волнуют). Захотел автор, чтобы год на Вереле длился целую жизнь — пожалуйста! А то, что с точки зрения астрономии обитаемая планета в системе оранжевого гиганта — нонсенс... почему-то даже самый искушенный читатель забывает об этом на третьей же странице.

Миротворчество ле Гуин сродни скорее поэзии, в которой писательница тоже пробовала силы, а еще — антропологии. Самая сильная сторона ее творчества — создание убедительных культур, вылепленных необычайным.

В этом отчасти кроется секрет невероятного успеха следующего «хайнского» романа — «Левой руки тьмы» (1969). Действие его разворачивается через много веков после распада Лиги, которую сменила Экумена — союз не столько военный, сколько торговый и культурный. Но межзвездные путешествия играют весьма малую роль в повествовании первого Мобиля на планете Гетен Дженли Аи. Культура обледенелого Гетена (название это переводится с языка жителей планеты как «Зима» — типичная для ле Гуин скрытая иллюстрация) сформирована, с одной стороны, биологией аборигенов, приобретающих пол на пять дней в месяц, а с другой — суровым климатом. И то и другое почти не описывается впрямую — только проскальзывает в разговоре загадочное слово «кеммер», а на столах рядом с ножами и вилками лежат приспособления, которыми разбивают намерзающий в бокалах лед... Другой писатель мог бы сделать описание планеты Зима самоцелью. Но цель ле Гуин другая — показать, как возникает и растет понимание. В начале книги посланник Экумены совершает ошибку за ошибкой, пытаясь вникнуть в культуру Гетена, лишенную естественной для землян раздвоенности. И только общение с министромизгнанником Эстравеном помогает Дженли Аи вжиться в мир вечной зимы и выжить даже в непредставимом марш-броске через ледяные пустыни Гобрина.

За «Левой рукой тьмы» последовали две повести — «Слово для "леса" и "мира" одно» (1974) и «Безграничней и медлительней империй» (1973), связанных с ранним периодом хайнского цикла, но, в сущности, мало что добавляющих к его истории. А вслед за ними появился роман, до сих пор не попадавший к российскому читателю, — «Обездоленные» (1974), носящий многозначительный подзаголовок «Противоречивая утопия».

С точки зрения внутренней хронологии «Обездоленными» Хайнский цикл начинается. Именно герой романа, гениальный физик Шевек, изобретает ансибль — средство мгновенной межзвездной связи, которым так часто пользуются герои других произведений. И образы связей и преград переполняют роман, едва не выплескиваясь со страниц.

По орбите вокруг тау Кита кружит двойная планета: Ур-рас — историческая родина таукитян, мир, богатый ресурсами, водой, жизнью, и Анаррес — безжизненная пустыня. За сто лет до начала действия романа с Урраса на Анаррес переселилась группа колонистов, исповедующих одонианство, местную разновидность анархизма — не того бомбозакидательства, которое мы привыкли связывать с термином «анархия», а системы, которую разрабатывал на Земле князь Кропоткин. Правительства Урраса были только рады избавиться разом от стольких смутьянов, и вопрос был решен.

Но Анаррес суров. Вся жизнь коммуны-колонии посвящена выживанию. Для воплощения революционных идей Шевека нет ни сил, ни, в общем-то, желания. И впервые за сто лет человек с Анарреса прибывает на материнский мир...

Двойная планета как бы символизирует две стороны общества. Каждая пользуется свободами, недоступными другой. Анаррес свободен от зависти, предательства, тирании вещей — но ради этой свободы одонианцы отказались от свободы помнить и свободы мыслить. Их общество отказалось от истории и культуры Урраса, а своих — не создало. А свобода мнений становится в условиях Анарреса непозволительной роскошью, поскольку не способствует выживанию. И перед Шевеком встает непростой вопрос — кому отдать теорию ансибля?