Четыре сестры

– Его зовут Мерлин. Я с ним танцевала. Я ходила с ним в кино. И еще в бассейн. Он хотел меня поцеловать, а я его оттолкнула. Он хотел, чтобы я познакомила его с друзьями, а я его скрывала. Он хороший парень, а я его обидела. И знаете что? Я жалею. Жалею, как никогда ни о чем не жалела. Теперь мне хочется, чтобы он был здесь, со мной, он, а не вы. Теперь мне хочется, чтобы он обнял меня! Чтобы поцеловал! Чтобы лизнул мне щеку! Вот.

Она дрожала. Все молча смотрели на нее. Даже электрический бильярд смолк.

Беттина подхватила свой рюкзак, бедром оттолкнула стул и ушла. Она пересекла бегом два квартала, отделявшие ее от автобусной остановки.

Она ждала автобуса, стоя очень прямо, притиснув рюкзак к животу, сжав губы. Когда он подъехал, она вошла и села на последнее сиденье в последнем ряду, где никто не мог увидеть, как она горько плачет.

11 Четыре котенка и крыса

Эрмина Зверуш, что ясно из ее фамилии, ветеринар. Ей Мюгетта и согласилась доверить жизнь и будущее Резуса, Катетера, Трансплантата и Перфузии, четырех спасенных котят.

Когда Мюгетта навестила их сегодня утром, с ней пришла Гортензия. Доктор Зверуш показала им, как давать котятам соску, где они спят, где играют, и сообщила, что трое из них уже пристроены благодаря объявлению, вывешенному в приемной. Кому? Кому? – наперебой спрашивали девочки. Молодому человеку по имени Тони, его больной кот умер в прошлом году, и одной женщине, она берет двух для своей матери, которая живет одна.

– А. Значит, эти двое останутся вместе, – заметила Гортензия.

Доктор Зверуш подняла котят за шкирку, как мокрые тряпки, посадила их в корзинку, а корзинку поставила в большую клетку. Мюгетта не проронила ни слова.

Когда они покинули клинику доктора Зверуш, до следующего автобуса оставалось пятьдесят минут. Они решили пойти посмотреть рождественские витрины в городе. Долго любовались пенопластовым слоном, убегавшим по движущейся дорожке от войлочных мышек. И плюшевой обезьянкой в белом колпаке, подбрасывающей блинчики, подвешенные на невидимых ниточках.

– Ты знаешь, что у Лорела был инсульт, когда Харди[32] умер? – вдруг спросила Мюгетта.

Гортензия сложила пальцы в шерстяных перчатках кружком у рта и выдохнула струйку пара. Чтобы потянуть время. Что она могла ответить? Откуда вообще взялся вопрос Мюгетты? Почему она заговорила о Лореле и Харди? Вдобавок Гортензия не была уверена, что понимает слово «инсульт». И не помнила, толстый Харди или худой.

– А? – только и сказала она.

Мюгетта бросила на нее острый взгляд из-под тонких бровей.

– Ты знаешь, что это значит?

– Что?

– Инсульт.

– Это болезнь?

– Какая болезнь?

– …Ну, инсульт. И что?

Мюгетта ударила рукавичкой в витрину. Маленькая девочка рядом посмотрела на нее с интересом, кусая ярко-красное глазированное яблоко.

– А что такое инсульт? – настаивала Мюгетта голосом одновременно тихим и пронзительным, как будто едва сдерживала крик.

Гортензии хотелось ответить: «Какой же ты бываешь занудой!» Очень кстати толпа оттеснила ее к следующей витрине. В ней серебряные космонавты качались и кувыркались, подвешенные на ниточках, как блинчики. Мюгетта вскоре появилась рядом, за ней шла девочка с яблоком, которое опасно склонилось к ее рукаву.

– Ну? Что это? – не унималась Мюгетта.

– О чем ты? – дернулась Гортензия.

– Ты знаешь. Инсульт.

Девочка с глазированным яблоком зачарованно рассматривала их, Мюгетта не обращала на нее никакого внимания.

– Отвечай! – взвизгнула она, но на самом-то деле никакого визга не было слышно: просто так казалось.

– У моего дедушки был инсульт! – вдруг сказала девочка с яблоком. – Это мама так говорит: «У дедушки был инсульт в день моего рождения».

– А что это значит? – выдохнула Мюгетта, даже не взглянув на нее и продолжая смотреть на Гортензию.

Дети вокруг загомонили все разом. Глазированное яблоко еще наклонилось и прилипло к рукаву Мюгетты (которая ничего не заметила). Дело в том, что космонавты начали пускать лазерные лучи, синие, оранжевые, золотые. Витрина словно взорвалась фейерверком и восторженными криками.

– Это значит, что он больше не может водить свой «клио», – ответила девочка. – Когда у тебя инсульт, ты не можешь водить «клио». Это мама так сказала.

Стало быть, Стэн Лорел не мог водить «клио». И точка. Гортензии очень хотелось так ответить, но с Мюгеттой, чего доброго, случится истерика. К тому же ей пришла идея получше:

– Автобус! Осталось восемь минут!

В два прыжка она выбралась из сутолоки и побежала на противоположный тротуар, где народу было меньше. Она бежала между свертками, пластиковыми пакетами, бегунами на роликах, серыми и красными униформами, распевавшими «Adeste fidelis» под звон колокольчиков.

Она обернулась. Мюгетта исчезла. Ах нет, вон она, там… Ей трудно бежать. Она и не бежит, ей больно, но она не хочет показать, что ей больно. Она просто идет. В своем темпе. Притворяясь, будто любуется видом.

Гортензия вернулась назад. До автобуса оставалось меньше трех минут. Она окликнула Мюгетту, которая сделала вид, будто только сейчас ее заметила.