Четыре сестры

– Нет. Женская страничка в «Пустяках».

– Ты правда прочла письмо Базиля, адресованное твоей сестре?

– Чего только не найдешь, когда сдаешь вещи в химчистку. Ну что? Alea jacta est?[12]

– Если ты так хочешь, – вздохнула Дениза.

– Я так хочу.

Взгляд Беттины стал мечтательным.

– Скорей бы увидеть физиономию этой ломаки в праздник на Кленовой площади, когда она придет на свидание и поймет, что Влюбленный всем сердцем – это мы!

* * *

Они встретились на углу улицы Видор; сгущались осенние сумерки в вихре бурых листьев. Они столкнулись лоб в лоб.

Беттина шла опустить письмо Влюбленного всем сердцем в почтовый ящик родителей Коломбы.

Женевьева отлично побоксировала с грушей.

После столкновения они посмотрели друг на друга – и обе растерялись. Покраснели. К счастью, как мы уже сказали, стемнело, и это было незаметно. Беттина не хотела говорить, куда идет, Женевьева – откуда. Смущение одной скрыло смущение другой. И наоборот.

– Я иду за Шарли в лабораторию, – объяснила Беттина. – Ты поедешь с нами домой?

Женевьева поколебалась. Она была потная, от нее пахло усталостью и боем.

Рассказать все – насколько бы было проще. А врать Женевьева ненавидела больше всего на свете. Но она представляла себе, как захихикает Беттина, как раздраженно пожмет плечами Шарли, как напишет что-нибудь ехидное в своем дневнике Гортензия, – и ей становилось страшно. Да и в глубине души было даже приятно, что у нее есть тайна.

– Нет, – сказала она. – Езжайте без меня. Мне надо кое-что купить. Я доберусь на автобусе.

Беттина улизнула, вздохнув с облегчением, что не придется выносить Женевьеву, слишком для нее честную. А Женевьева была рада отделаться от любопытной сестры, не зная, что в этот вечер той совсем не до нее.

Когда Беттина пришла по адресу родителей Коломбы, мама вдруг оказалась в холле здания. Люси Верделен была в купальнике, в розовой панаме из джинсовой ткани и с рожком мороженого-пралине в руке, но Беттину она смерила строгим взглядом.

– Мама… Откуда ты взялась?

– Ты уверена в том, что делаешь? – спросила мама, не повышая голоса (она редко повышала голос).

Беттина опустила глаза на конверт от Влюбленного всем сердцем и замерла в нерешительности.

– Это необходимо? – раздался голос отца. – Ты не думаешь, что пожалеешь об этом?

Он появился у лифта. На нем был большой пластиковый фартук цвета хаки, тот, в котором он красил бойлерную.

– Это необходимо? – ласково повторил он. – В самом деле?

Беттина зажмурилась. Пусть они исчезнут! Скорее! Она открыла глаза. Она была совершенно одна.

– Да, – пробормотала она, – необходимо.

И опустила письмо в почтовый ящик.

* * *

Красавица еще раз мазнула клеем накладные бакенбарды Чудовища, и тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не почесаться.

– Ты мне очень нравишься, Чудовище, – проворковала Красавица.

– Да? – проворчало Чудовище. – И какая мне будет награда за такое надругательство?

– Подумаем, – пропела Красавица.

Энид вышла из своей комнаты, как раз когда Чудовище сорвало у Красавицы поцелуй, невзирая на маски, парики и макияж. Личико Энид выражало глубокое горе.

– У меня болит голова, – простонала она. – И живот.

Красавица мгновенно превратилась в Шарли и оттолкнула Чудовище (которое приподняло маску и стало Базилем). Она присела, встревоженно глядя на сестру.

– Живот? Ты опять ела всякую гадость? Ягодные леденцы? Мармелад на сорбите?

Энид потерла глаза.

– Мадам Лелё сказала, что в нашем классе эпидемия гастро-как-его-там.

– Вот как! – вздохнула Шарли.

Базиль осмотрел Энид, Шарли уложила ее в постель и решила померить ей температуру. Она заколотила в дверь ванной, где была аптечка. В ванной заперлись Беттина с подругами.

– Градусник! – крикнула им Шарли.

Через несколько секунд дверь приоткрылась. Высунулась рука с маленькой стеклянной трубочкой. Шарли взяла градусник, и дверь тотчас захлопнулась.

– Гастрит без температуры, – заключил Базиль после осмотра. – Ничего страшного. Но на праздник идти нельзя. Лекарства, бульон и, конечно, покой!

– Я останусь с ней, – решила Шарли. – Бог с ним, с праздником.

– Не надо, – сказала Гортензия, которая тоже зашла проведать Энид. – Я все равно собиралась остаться вечером здесь. Ты же знаешь, я не люблю толпу. Побуду сиделкой.

– Вы слышали Гортензию? – прокричала Шарли, когда и остальные столпились посмотреть на больную. – Она не выносит толпу!

Энид уложили и подоткнули одеяло. Все были готовы сесть в машину и отправиться в город, одетые непонятно кем (Беотэги представляла собой нечто среднее между Мэри Поппинс и Беглянкой из психушки) или кем-то определенным (Беттина была Вики Вейл из «Бэтмена»).

– Энид легла без звука, – удивилась Невеста Франкенштейна (Женевьева).

– Наверно, ей и правда плохо.

– Коломба! – вдруг воскликнул Базиль. – Чуть ее не забыли.

Беттина переглянулась с подругами. Забыть ее? Это вряд ли.

Коломба появилась наверху Макарони. Все замерли в изумлении.