Четыре сестры-королевы

– Она предсказывала, что английские псы поплетутся домой с поджатыми хвостами, – сказал дядя Питер. – И оказалась права.

Беатриса нарисовала смешную картинку – собака с отвисшим веком и в короне ест с блюда в форме Франции.

Карета трогается. Мама заталкивает Санчу поглубже, чтобы она спряталась и ее не увидел Раймунд Тулузский, а то он может поехать следом. Санча кладет голову маме на колени и думает о графе Ричарде, как он не отрываясь смотрел на нее – да, по-собачьи.

Только когда карета удаляется от ch^atеau, мама позволяет дочери выпрямиться.

– Если повезет, снова увидишься с графом Корнуоллским. Ты довольна? Он-то наверняка обрадуется. Но нам нужно поспешить, а то они отплывут домой до нашего прибытия.

– Надеюсь, он уже отплыл, – говорит Санча. – Не хочу его видеть.

– Глупости! Разумеется, хочешь. Ведь ты не собираешься замуж за Раймунда Тулузского, а? Конечно, нет. Ричард Корнуоллский – твоя единственная надежда, дитя мое. Не смотри так испуганно! Ты еще красивее, чем была. Граф Ричард только взглянет на тебя и сразу упадет на колени, прося твоей руки, – и ты наконец избавишься от Тулуза.

Элеонора Гасконь принадлежит Эдуарду

Бордо, 1243 год

Возраст – 20 лет

Она встает до рассвета, до первых петухов, даже до того, как ее служанка оденется. Ее силы так полностью и не восстановились, но есть дело, которым нужно заняться, а на Генриха в его нынешнем состоянии надежда плохая.

– Помедленнее, моя госпожа, – нетерпеливо говорит Маргарет Бисет, сама не умеющая что-то делать не спеша, даже в своем возрасте. – Ведь вы не хотите искушать дьявола.

После родов прошло шесть недель – шесть недель с тех пор, как она чуть не изошла кровью, и за ней все еще ухаживает служанка. Входит кормилица с маленькой Маргаритой на руках, и Элеонора бросает все, чтобы прижать ее к себе, и, уклоняясь от крошечных кулачков, покрывает маленькое личико поцелуями.

– Сегодня, крохотуля, приедет твоя grand-m`ere[42], – говорит она и смеется, когда малютка хватает ее за нос. – Проделала такой путь из Прованса, чтобы тебя увидеть.

Это не совсем так, но никто, даже Маргарет Бисет, не должен знать истинной цели визита. Если план Элеоноры раскроют – все пропало. Санча пропала.

Пока служанка одевает ее в простое платье из неброского хлопка – сегодня Элеонора хочет поблекнуть рядом с Санчей, – королева посылает слугу отыскать Ричарда, а потом советуется с главным поваром о сегодняшнем празднике. Ричарду уже осточертели слезы Генриха, и он планировал сегодня отплыть в Корнуолл. Элеонора попросила его остаться, предложив на праздничный обед форель, фаршированную лесными орехами, и его любимое немецкое бренди[43], но он ничего не пообещал. Нужно найти его, чтобы не ускользнул.

Когда повар уходит, служанка цокает языком и бормочет:

– Присматривать за кухней – не дело для королевы.

Элеонора смеется:

– А какое дело ты бы мне дала? У нас почти не осталось слуг.

– Я только думаю, что королю… – Маргарита скорее закрывает рот.

Элеонора догадывается, что она хотела сказать: королю надо было позаботиться об этих делах, пока его супруга полностью не оправилась. Но Генрих сейчас не может думать ни о ком и ни о чем, кроме своего унижения. Задача Элеоноры была бы легче, не уволь ее кузен столько слуг. Но все равно их нельзя было оставить. Даже когда Элеонора мучилась в родах и ее крики разносились по всему замку, слуги-гасконцы не пустили к ней повитуху – несомненно, в надежде, что королева и ребенок умрут. Элеонорин кузен Гастон де Беарн, местный виконт, прибыл вовремя, чтобы спасти их обоих. Он протолкался сквозь своих соотечественников, бормотавших «предатель», и провел к королеве повивальную бабку.

– Ненавижу английское правление так же страстно, как и все гасконцы, – сказал он ей позже, разлаживая свой зеленый шелковый камзол и расправляя усы, – но мы одна семья. В наших жилах течет одна кровь.

Потом он вызвал к ней самого известного в Бордо лекаря и нашел ребенку кормилицу. Когда Гастон уходил, Элеонора пообещала ему никогда не забывать о том, что он для нее сделал.

– Может быть, когда-нибудь я напомню об этом обе-щании, – ответил он.

Элеонора – как и подобает, в короне – явилась к Генриху в его покои. Он, сгорбившись, словно его спина надломилась, сидит на кровати, вытирая слезы. Ричард и дядя Питер отводят глаза, а Симон меряет шагами комнату.

– Если бы не ты, брат, я мог бы быть сейчас в оковах или даже убит. – Монотонный голос Генриха напоминает Элеоноре шум зимнего ветра.

– Вам нужно винить лишь самого себя, – говорит Симон. – Послушай вы меня – и мы могли бы победить.

– С тремя сотнями солдат? У французов были тысячи, – возражает Ричард.

– Но разве граф Ла-Марша не привел подкрепление? – Элеонора садится на кровать рядом с мужем.

– В письме он обещал войска из Ангулема, Пуату и даже из Гаскони. – Голос Генриха по-старчески дребезжит. – А теперь это отрицает. Говорит, что не писал никакого письма.