Четыре сезона

вало его сына. – Это понятно. Но что бы они почувствовали, узнай от меня, что тебе все обо мне известно уже целых восемь месяцев? И что ты об этом никому не рассказал?

Тодд молча отвернулся.

– Будет желание – заходи, – равнодушно бросил Дюссандер. – А не будет – сиди дома. До свидания, мальчик.

Он вошел в дом, и оставшийся под моросящим дождем Тодд долго смотрел ему вслед, не зная, что и думать.

На следующее утро за завтраком Моника сказала:

– Мистер Денкер очень понравился папе, Тодд. Он сказал, что тот напомнил ему твоего дедушку.

Тодд в ответ что-то пробормотал. Моника с тревогой взглянула на сына. Он был очень бледным. И никогда раньше не получал троек.

– Ты в последнее время себя нормально чувствуешь, Тодд?

Он непонимающе взглянул на мать, и вдруг на его лице расцвела широкая улыбка, которая моментально ее успокоила. Подбородок сына был смешно перемазан клубничным джемом с бутерброда.

– Конечно! А то!

– Малыш Тодд!

– Малышка Моника! – отозвался он, и они весело рассмеялись.

9

Март 1975 года

– Кис-кис-кис, – звал Дюссандер. – Кис-кис, ну что же ты, котик?

Он сидел на заднем дворе – у ног стояла розовая пластиковая миска с молоком. Половина второго. Раскаленный дрожащий воздух насыщен гарью лесных пожаров, бушующих на западе, и каким-то осенним запахом, столь необычным для марта. Если мальчик и появится, то примерно через час. Теперь он приходил не каждый день, а четыре или пять раз в неделю.

#Старик чувствовал, что с Тоддом не все ладно и у него неприятности.

– Кис-кис-кис, – снова позвал он бездомного кота, сидевшего на давно не стриженной траве на самом краю участка. Кот был облезлым и таким же неухоженным, как и газон, на котором он устроился. На каждый призыв Дюссандера кот реагировал только движением ушей, но глаз с розовой миски не сводил.

«Наверное, у мальчишки проблемы с учебой, – подумал Дюссандер. – Или со сном. А может, и с тем и с другим».

Эта мысль вызвала на его лице улыбку.

– Кис-кис-кис, – снова позвал он. Уши кота шевельнулись, он по-прежнему продолжал неотрывно смотреть на миску.

У Дюссандера хватало и своих проблем. Уже три недели или около того он, ложась спать, надевал нацистскую форму, будто она была пижамой и защищала от ночных кошмаров. Сначала он действительно спал без всяких сновидений, а потом кошмары вернулись. Причем не постепенно, а сразу, и были теперь намного страшнее, чем раньше. К кошмару следивших за ним глаз добавился кошмар погони и бегства. Он мчится напролом что есть мочи через мокрые и невидимые джунгли, влажные ветки больно хлещут по лицу, оставляя липкие разводы то ли сока, то ли крови… Он бежит и бежит, а кругом светятся глаза, равнодушно следящие за обуявшим его ужасом. Но вот он выбирается на поляну. И в темноте скорее чувствует, чем видит, что на другом конце находится холм, наверху которого стоит Патэн. Приземистые бетонные строения и плацы обнесены колючей проволокой, по которой пропущен ток. Сторожевые башни, похожие на марсианские дредноуты из «Войны миров», зловеще возвышаются над лагерем. А посередине из огромных кирпичных труб, упирающихся в небо, валят клубы черного дыма. Внизу стоят печи с раскрытыми дверцами: в них бушует яркое пламя, и в темноте их мерцание похоже на горящие глаза свирепых демонов. Местным жителям говорили, что в Патэне шьют одежду и делают свечи, но они, конечно, в это верили не больше, чем жители Аушвица в колбасный завод. Но это не имело значения.

Во сне он оглядывается и наконец видит, как обладатели глаз выходят из укрытия. Ненашедшие упокоения евреи медленно подступают все ближе и ближе, их мертвенно-бледные руки с выжженными синими номерами вытянуты вперед, а скрюченные пальцы похожи на когтистые лапы птиц. Их лица уже не бесстрастны, а искажены ненавистью и жаждой мести, все они хотят его смерти. Маленькие дети цепляются за матерей, а взрослые помогают идти старикам. И еще на лицах написан страх.

Страх? Да! Потому что во сне он знает (и они тоже знают), что если ему удастся вскарабкаться на холм и добраться до лагеря, то он окажется в безопасности. Здесь, в болотистой и влажной долине, в джунглях, где цветущие ночью растения выделяют не сок, а кровь, он просто… добыча. Но если внизу раскинулись джунгли, то на холме расположился зоопарк, где все дикие животные сидят по своим клеткам, и только он решает, кого накормить, кого оставить в живых, кого отдать для опытов, а кого посадить в фургон и доставить к печам для сожжения.

Он мчится к холму изо всех сил, но во сне это получается слишком медленно, и вот первая костлявая рука уже хватает его за горло, он чувствует холодное смердящее дыхание, запах разлагающейся плоти, слышит восторженные крики, похожие на клекот птиц, и вот его уже волокут вниз, хотя спасение было так близко…

– Кис-кис-кис, – позвал Дюссандер. – Молочко. Вкусное молочко.