Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

Лопатин сказал, что нет, социальное происхождение его не подводило, а просто как-то так уж вышло: в молодости пе вступил, а потом, с годами, привык к тому, что беспартийный.

- Так я вам и поверил! Просто ваша литературная среда, богема заела! сказал Рындин. - Но теперь-то вы наш, военный.

Походите с нами, ребята вам сразу рекомендации дадут. Жалко, я уезжаю!

- Ну, это вы, положим, врете, - сказал Лопатин.

Рындин вылупил глаза - так, словно его обокрали, употребив его собственный излюбленный оборот речи.

- А разве нет? - сказал Лопатин. - Нисколько вам не жаль, что вы уезжаете! Сами же вчера в меня весь вечер внедряли, как рады, что ваш рапорт удовлетворен.

Речь шла об одном из тех рапортов, которые кто только не подавал тут, в Заполярье, - о переводе на Западный фронт, под Москву. Из офицеров морской разведки тоже чуть не половина подала рапорты о переводе в бригады морской пехоты. Но пока что согласие дали одному Рындину - то ли потому, что он коренной москвич и нажал на это в своем рапорте, то ли ему, как всегда, повезло.

- Все верно. Соврал. Рад! - сказал Рындин. - Тем более что напоследок успеваю сходить еще и в эту операцию. Вчера считал, что уже не успею.

- А погода, по-моему, сегодня даже хуже, чем вчера, - оторвав руку от поручня, чтобы вытереть лицо, и чуть не вылетев за борт, сказал Лопатин. Ему хотелось узнать, почему их четыре дня подряд не выпускали из-за погоды, а сегодня вдруг выпустили. Каждое утро он сдавал в сейф свои документы, а вечером брал обратно. Хочешь не хочешь, а такие ежедневные "туда-сюда" трепали нервы.

- Да разве в погоде было дело, - рассмеялся Рындин. - Это вам травили, для порядка. Добро не из-за погоды не давали, а потому, что агентурная не подтверждала смены гарнизона. А сегодня подтвердила. Там, на мысу, у них батарея с ротой прикрытия. Агентурная сообщила, что вчера они все вывели, кроме патрулей. Вот и ловим момент, пока смена не пришла. Застать там сто человек или десять - большая разница.

"Черт бы вас драл, - подумал Лопатин. - Или бы не брали, или бы говорили все как есть".

Рындин почувствовал его досаду. Он вообще был странный человек - этот Рындин: то чурбан чурбаном, а то сверхчуткая мембрана.

- Я уже шумел про вас начальству, - сказал он, приблизив к Лопатину свое толстое мокрое лицо и круглым жестом, как кошка лапой, стирая с него брызги. - Зачем морочите голову? Введите в курс дела. Но разве он послушает?

Речь шла о начальнике морской разведки, капитане первого ранга Сидорине - человеке спокойном, вежливом и до такой степени застегнутом на все пуговицы морских уставов, что шуметь в его присутствии было все равно что кричать в церкви. Даже Рындин, умеряя босяцкий характер, говорил при нем в пол своего голоса, то есть как все остальные люди.

- Он у нас сам себя на ночь запечатывает, - перебарывая крепчавший ветер, крикнул Рындин в самое ухо Лопатину. - А вы хотите, чтоб он заранее всю подноготную! Тем более вы, оказывается, беспартийный. А почему вы беспартийный? Можете мне объяснить без разных ваших интеллигентских штучек? Как-никак на диверсию идем.

- А чего вы ко мне пристали? - сказал Лопатин. - Когда будете мне рекомендацию писать, тогда и расскажу без интеллигентских штучек. А пока обойдетесь.

Рындин расхохотался. Он любил, когда ему давали отпор. Не обиделся и сейчас.

- Вижу, вы в хорошем настроении, - с удовольствием глядя на его веселую круглую рожу, сказал Лопатин, вернее, крикнул.

Ветер был такой, что не кричать было нельзя.

- В замечательном, - весело заорал Рындин и попробовал заголосить одну из своих фальшивых арий, но волна влепила ему в открытый рот пол-литра воды, и он долго отплевывался, хохоча и ругаясь. Потом перегнулся над поручнем и хрипло, так, что Лопатин еле расслышал, сказал: - Ступайте в кубрик. Сейчас будет паршивая картина.

Лопатин не сразу понял, почему он должен уходить.

- Идите от меня к черту. Совесть у вас есть? - крикнул Рындин и сломался пополам над поручнем. Его рвало.

Лопатин спустился в кубрик морского охотника, до отказа забитый людьми.

Когда в такой тесный кораблик влезает сверх комплекта еще двадцать человек, как их ни рассовывай, ступить все равно некуда.

Иноземцев сидел на краешке скамейки, держа на коленях маленькую походную доску с втыкающимися фигурками, и сам с собой играл в шахматы. Лопатин уже не раз видел до этого Иноземцева, но все никак не мог привыкнуть к его лицу: месяц назад ему в рукопашной схватке прострелили из парабеллума нос. Пуля прошла навылет, и по сторонам носа у него было два темных круглых пятна.

Разведчики потеснились и очистили Лопатину место рядом с капитан-лейтенантом.

- Как там майор береговой службы? - спросил Иноземцев, подняв на Лопатина свои глубокие угрюмые глаза. - Уже травит или пока обошлось?

Он, как успел заметить Лопатин, недолюбливал Рындина, а сегодня вдобавок был недоволен, что тот - уже одной ногой в Москве - навязался идти в операцию.