Четыре синих стула

Всю дорогу в магазин она твердит, что надо купить открытку с цветами и рамку по размеру. Хочет поставить на стол.

— К приходу Генри?

— Да.

В первые же недели совместной жизни в ее поведении обнаружилось много неприемлемого. Чего-то он раньше просто не замечал, с чем-то не успел смириться. К примеру, она любит ужинать, сидя на ступенях дома. Он уже стар для богемной жизни, но нельзя же по любому поводу говорить «нет». Вот и приходится есть на крыльце. Выхлопные газы оседают на макаронах, соседки заглядывают им в тарелки, а мужчины пялятся на Дину. Впрочем, все это — часть новой долгожданной жизни. И он бессилен что-либо изменить, потому что боится разрушить.

Продавец просит их подождать пару минут. Наконец двое грузчиков приносят две длинные коричневые коробки, вроде гробов, и оставляют у дверей.

Джон и Дина опешили. Они ожидали, что стулья будут как стулья, четыре штуки, по отдельности.

Джон говорил, что они донесут стулья до метро, проедут остановку, а там уж до дома рукой подать. Дина втайне надеялась, что он шутит. Оказалось — нет.

Чтобы продемонстрировать, как это делается, Джон берется за коробку двумя руками, подталкивает ее снизу ногой и так, рывками, выволакивает из магазина и толкает дальше по гладкому полу торгового центра — мимо лоточника с леденцами, мимо охранников, мимо старушек на скамеечках.

У выхода он оглядывается. Дина стоит на пороге магазина, смотрит ему вслед и смеется. Как же она хороша, и как им всегда хорошо вместе.

Она трогается в путь, старательно толкая коробку, как он — впереди себя.

Он тоже идет дальше. До метро совсем близко!

Однако за пределами торгового центра коробки начинают застревать. Толкать их по раскаленному шершавому бетону уже не получается. Утром Дина предлагала взять напрокат машину, но Джон сказал, что найти стоянку поблизости от магазина им все равно не удастся. Может, взять такси? Но улица здесь с односторонним движением: все едут не туда, куда им надо. Да и такси нет. К тому же коробки в салон все равно не влезут.

Посреди улицы, на самом солнцепеке, он приседает и обхватывает коробку, будто бревно. Непроизвольно кряхтя и постанывая, приподнимает ношу и идет наугад, уткнувшись носом в картон, ничего перед собой не видя. Но все-таки он движется вперед! К цели!

Хватило его, однако, ненадолго. Различные части тела сопротивляются насилию. Завтра будет все болеть. Он опускает коробку на землю. Вернее, почти роняет. Оглядывается. Дина трогает уголки глаз, словно только что хохотала до слез. Какой же жаркий, черт побери, день, и какая ужасная идея — пригласить Генри в гости.

Джон собрался было окликнуть Дину: вдруг она сообразила, как ухватить коробку поудобнее. Ну конечно сообразила! Идей у нее всегда в избытке, надо только доверяться ей и не быть таким самонадеянным.

Дина на его глазах делает удивительную вещь.

Вскидывает коробку на бедро и уверенно шагает вперед, придерживая крышку. Проходит мимо него — прямая, статная, как африканка, которая таскает на себе все, вплоть до живой козы, и считает это самым естественным делом. Этак она скоро до метро доберется! Понятно, именно так эти коробки и носят!

Он делает то же самое. Ну, чем не африканская женщина?! Однако через несколько шагов картонная крышка лопается по всей длине, и коробка выскальзывает у него из рук. Все. Он не знает, что делать и как идти дальше.

Господи, как стыдно. Наверно, на него пялятся все прохожие. И гогочут. Да, точно, ржут как кони. И глядят то на красивую женщину, которая так ловко справляется со своей коробкой, то на него, безрукого, и смеются до упаду, словно ничего смешнее в жизни не видывали. Ну, нет! Он сильный, умудренный опытом человек, его не тронут издевательства и насмешки. Вот только убедить себя в этом не просто. Потому что в глазах прохожих он — жалкий, глупый человечишко, и все его мечты и надежды пошли прахом, все свелось к нелепой возне с этой неподъемной коробкой, которую надо волочить к метро по такой жаре.

Да, одно дело любовь, а совсем другое — четыре стула, которые надо как-то доставить домой.

Она кладет свою коробку на землю, возвращается. Встает рядом. Он, снедаемый бешенством, глядит куда-то в сторону. Она говорит, что выход только один.

— Отлично, давай попробуем. — Его напускному терпению нет предела.

— Да ладно тебе. Успокойся.

— Я и пытаюсь.

— Присядь на корточки.

— Что?

— Сядь на корточки.

— Прямо здесь?

— А где же еще?

Он приседает, а Дина, ухватив коробку с одного конца, как бревно, заваливает ее сверху на макушку и растопыренные руки Джона. Ощущая груз черепом и шеей, он пытается удержать его в равновесии и одновременно распрямить колени, точно олимпиец-тяжеловес. Только он явно не олимпиец и вот-вот клюнет носом в землю. Зеваки вокруг уже не смеются, они встревожились и громко, наперебой дают советы, а кое-кто заспешил прочь. Джон делает несколько неверных шагов, цепляя ногу за ногу, как подвыпивший атлант, а Дина пританцовывает рядом и твердит: «Тихонько, не торопись…» Но он того и гляди уронит коробку на проезжую часть, прямо под колеса.