Такое стихосложение удивительно соответствует древнерусскому языку, в котором действовали законы, предписывавшие красоту звучания. В частности, слоги строились так, чтобы легко было произнести: вначале самый узкий и напряжённый звук, затем всё более открытые —
Надо как-то назвать открытое стихосложение. Распространена привычка брать новые термины из чужих языков. А зачем? Да зачастую всего лишь для того, чтобы казаться умнее. Музыкант произнесёт ”диминуэндо”, и на него смотрят с почтением. Но он вряд ли попадёт в Италию, так и говорил бы ”затихая”, а вместо ”пердондози” — ”расширяя”. У моряков своя тарабарщина: ”ахтерштевень”, ”комингс”, ”княвдигед”. Математик выражается: ”Треугольники конгруэнтны” — это значит всего-навсего ”подобны”. Метод создания объёмных изображений получил наименование ”голография”. Это что, голых фотографировать? А ведь он изобретён нашими учёными. В труде одной младшей научной сотрудницы, которой, очевидно, очень хотелось стать старшей, случилось прочитать: ”Сфера манипулирования и весь ареал поведения индивида”. В переводе — условия работы. Подобных возможностей не упускает и филология: ведь язык давным-давно изучен вдоль и поперёк, а изменяется медленно, на все диссертации не хватает новостей. Если приставку под ударением переколпачить в экспирированный префикс, то получается похоже на прогресс.
Предки не обращались к иностранцам, чтобы назвать нос корабля, свечу зажигания, кривошип, поршень (первоначально вид обуви, кусок кожи с продетым по краю шнурком, который затягивали вокруг ноги; так же потом стали “обувать” деталь в паровых машинах, чтобы пар не выходил сквозь щели). Стихосложение наше и должно называться по-русски. Когда-то рифмовку именовали краесогласием. А это пусть будет равногласие.