Четыре степени жестокости

— Хаммонд стал сходить с ума, — сказав он. — Дела у него шли совсем плохо. Он двинулся рассудком. Прежде он был психически здоровым, но в изоляторе начат меняться и терять человеческий облик. Когда наблюдаешь все своими глазами, это невольно наталкивает на некоторые мысли. Представь, ты заходишь к нему в камеру и видишь, что он весь покрыт дерьмом и все вокруг в дерьме. Его оставляют так на целую неделю, и ты начинаешь тихо ненавидеть его за это. Или даешь ему еду, а он тут же кидает ею в тебя. Поэтому мы стали приковывать его, прежде чем накормить. А потом просто посадили на цепь, чтобы не набросился на нас. Тогда мы и назвали его Нищим. У него были болячки по всему телу и длинные ногти. Но самое ужасное, что когда он разговаривал с тобой, казалось, что он пребывал в другом мире. Этот мир полон демонов, а сам он герой, который должен спасать хороших людей. Помню, словно это было вчера, он рассказывал, что Господь, которого мы считаем Богом, это на самом деле зло, а настоящий Бог заперт в другой Вселенной. И что он, Нищий, должен свергнуть злого Бога, который правит теперь миром, и спасти нас всех, исправить несправедливость. Даже если ради этого ему придется нас всех убить.

Полнейший бред, но он верил в него. Иногда рассказывал мне, что стены превращались в огонь. Или что к нему приходили демоны, которые смеялись над ним и пытали. А однажды сказал, что самый главный демон сидит в углу камеры и ждет, когда я уйду.

Вдруг, к моему изумлению, Маккей расплакался, и я почувствовала себя еще более виноватой.

— Знаешь, Кали, как мне было тяжело… Я стал сидеть с ним всю свою смену. Пытался помочь не сойти с ума окончательно. Просил, чтобы он держался, постарался пережить следующие восемь часов. А потом ему будет лучше. В человеческом обществе он немного приходил в себя. Умный был сукин сын. Иногда неожиданно начинал шутить, и я потом целую неделю думал, не играет ли он со мной. Но когда в следующий раз спускался туда и заглядывал ему в глаза, снова оставался и сидел с ним, а порой даже светил фонариком на стену, через которую, по его словам, к нему приходили демоны.

Рей спрятал лицо в ладонях. Я почувствовала, что должна утешить его, и обняла за плечи. История потрясла меня. Я и представить не могла, что Рей откроет мне подобные вещи.

— Я вышел из клуба, — сказал он, поднимая голову и стирая все: и слезы, и горе. — Больше не хотел в этом участвовать. Вскоре Хаммонд исчез, а клуб прекратил свое существование. Оказалось, я не единственный, кто составлял Хаммонду компанию. Половина надзирателей переживали из-за случившегося. Другие оказались жестче и держались до конца. Они перевели Хаммонда в другую тюрьму, отправили в Калифорнию, где у него была первая судимость. Примерно через год после этого некоторых лидеров «Социального клуба» обвинили в небольших правонарушениях. Меня это не удивило. Но во время следствия один из них вышиб себе мозги. Другой взял свой «пикап» и решил заняться подледным ловом на озере Донг, хотя был конец марта и весь лед давно стаял. Третьего посадили в тюрьму. Для бывшего надзирателя, который не особо церемонился с зэками, когда находился по другую сторону решетки, это хуже смерти.

Рей поднес ко рту стакан, но обнаружил, что он пуст, и посмотрел на меня с улыбкой.

— Теперь ты все знаешь. Всю историю до конца. И меня не интересует причина, по которой ты хотела ее услышать. Просто запомни все, что сказал. Я и так расплачиваюсь за грехи двадцатилетней давности.

Я поблагодарила Рея, и он попросил принести ему бутылку бурбона «Кентукки» и оставить его одного. Я выполнила просьбу.

24

По дороге в Дитмарш на заседание суда я попыталась дозвониться Руддику. Он не ответил, и я почувствовала себя потерянной. В тот момент мне очень хотелось поговорить с ним. Получить ответы на мучившие меня вопросы. Я старалась сосредоточиться на дороге, но мысли путались, и желудок сводило от всего, что я недавно узнала.

Неожиданно мой сотовый зазвонил, однако номер показался мне незнакомым. Я по-прежнему избегала неожиданных звонков, учитывая интерес прессы к истории Хэдли, но в этот раз не удержалась и ответила. Услышав голос Руддика, облегченно вздохнула.

— Я кое-что выяснила о «Социальном клубе Дитмарша», — сообщила я ему.

Я стала рассказывать о том, что сто лет назад так назывался музыкальный коллектив, а в пятидесятых его реформировали и превратили в своего рода «народную дружину», прекрасно понимая, как глупо звучат мои объяснения. Затем упомянула об Эрле Хаммонде и Городе. Тогда он перебил меня и спросил, что я имею в виду.

— Хаммонд был одним из заключенных. Он отбывал срок лет двадцать тому назад. Участники «Социального клуба» отправили его в изолятор на три года после того, как он убил надзирателя. Затем его перевели в другую тюрьму, и вскоре после этого «Социальный клуб» был расформирован.

Руддик признался, что ничего не понимает.

— Подожди, объясни подробнее. Какое отношение этот заключенный имеет к Кроули? Не вижу никакой связи.