Ноэла мгновенно захлестнула волна ярости, он спрыгнул с большой цилиндрической железяки, напоминавшей бочку, только не полую, и, насев на Хомяка, со всей силы стал бить его по голове. Хотел попасть по лицу, но не получалось, потому что тот сразу сжался и закрылся руками, но и несколько ударов по макушке пришлись кстати.
— Отвали! — закричал Коул.
К ним подскочил Томми, который старался их разнять, но Ноэл остановился только после того, как прогремел ещё один выстрел, проделавший в двери ещё одну дыру — чуть выше первой.
— Сууууука, — простонал Хомяк.
— Лучше заткнись и не беси меня, — сказал Ноэл, тяжело дыша и отползая назад.
— А что? Сказал, как есть! Сразу правда глаза режет?
— Слышь, щекастый, — одёрнул его Томми — иди и ломись в дверь, пусть у тебя в башке будет дыра.
— Тебе надо, для вентиляции, — добавил Ноэл.
— Пошёл ты, — огрызнулся Коул, но Ноэл видел, что он держится за голову.
— Дерьмо, полное дерьмо, — причитал негромко Томми, и только у Ноэла было большое желание молча опереться на что-то спиной и закрыть глаза.
От криков, настолько надрывных, что нельзя было понять, кто именно их издаёт, его сердце содрогалось, но сделать он ничего не мог. Разве что согласиться получить пулю в голову. Тот, кто был снаружи, стрелял не на поражение, но долго ли ему было пересмотреть этот аспект своего поведения.
— Пожалуйста, выпустите нас, — Коул оставил истерию и принялся за дипломатию, отчего Ноэлу стало даже противно.
Хотелось плюнуть, но он не стал лишний раз двигать челюстью, чтобы не вызывать новые приступы боли. Он только морщился от отвращения и начинал испытывать небольшое уважение к тому, кто стоял за дверью, потому что тот не отвечал.
— Вы меня слышите? — продолжал Хомяк, но ему всё равно не отвечали.
— Заткнись уже, — громким шёпотом сказал Томми, — не видишь, ему по херу на твоё нытьё?
— Пошёл ты, — огрызнулся Коул.
— Сука, — истерично рассмеялся Томми, — при первой же возможности нафигачу тебе по тыкве.
— Ну так, вы меня слышите? — после недолгого молчания, продолжил Коул.
Каждое новое его слово бесило Ноэла всё больше, потому что мешало слушать, что происходит в районе ангаров и домика. Как ему казалось, крики доносились оттуда. Потом Хомяк внезапно затих, потому что где-то вдалеке послышались выстрелы.
— Что первое ты помнишь? — спросил Ноэл, обращаясь к Томми.
— Чувака с хвостом. Он вмазал мне два раза по роже, и поволок сюда. Сильный, сука. До сих пор болит везде, где он меня хватал. У него на руках были странные перчатки. И сапоги тяжёлые. Когда я сопротивлялся, он бросал меня на землю и давал пинка. Жопа в одном месте до сих пор болит. Синяк, наверное.
— А меня притащил он?
— По ходу. Я не видел. Он сюда не заходил. Просто открыл дверь и бросил тебя.
Ноэл ощупал голень. Именно за неё его держал человек, приволокший сюда. Он ощутил несколько мест, где было больно дотрагиваться. Не иначе синяки от необычайно сильной руки.
— А я даже ничего не понял, — сказал он, — вмазал мне в висок и потащил за ногу. Такое чувство, что полбашки опухло.
— Херово. У меня нос болит и на лбу шишка.
— А наш Хомячок, по ходу, в норме, — усмехнулся Ноэл, — его бить не пришлось, просто взяли и потащили.
— Да пошёл ты!
— Когда меня сюда затащили, он уже был здесь. И без сознания. Упал в обморок от страха, когда его схватили, — усмехнулся Томми, — я его даже не заметил, он меня на другую сторону швырнул.
— А где же «пошёл ты!», Хомячок? — усмехнулся Ноэл.
— Пошёл ты, — уже как-то обречённо сказал Коул.
— Мир пока не перевернулся, — ответил Томми.
Ноэл отметил, что все звуки снаружи стихли. Никто уже не кричал, выстрелов тоже не было, как будто бы эта планета снова стала пустой.
— А ты не видел, было что-то на полосе? — спросил Ноэл у Томми.
— Не видел точно, но, по-моему, там стояло что-то большое.
— Да, — подтвердил Коул, — у них большой корабль.
— По-любому с подпространственным двиганом, — заключил Ноэл.
— А как бы они иначе сюда попали, — выдохнул Томми, — и как они так сели, что мы даже не проснулись?
— Как думаешь, смогли бы мы его угнать?
— Шутишь? Тебя пристрелят, не успеешь из сарая выбраться.
— Ну, это мы посмотрим.
Ноэл подавлял свой страх. Боль, которую он сейчас испытывал, была самой сильной и продолжительной в его жизни. Как-то в детстве он упал с велосипеда, расшиб оба колена, и тогда ему было больно, но мама обработала ранки, и спустя пятнадцать минут только два кусочка пластыря напоминали о происшествии. Ещё бывали растяжения и ушибы в школе, но впервые его били по-взрослому. До этого он даже не представлял, что голова может настолько сильно распухнуть и так болеть. А ведь это был всего лишь один удар. Впрочем, если представить пули, которые продырявили дверь сарая, это было ещё серьёзнее. Тут уж даже не шишка, и не боль, а сразу смерть.