Четыре сына доктора Марча. Железная роза

Нынче ночью, как в тот раз, я почуяла, что под дверью кто–то есть, и разом проснулась. Дверная ручка как раз тихо поворачивалась. Я сказала: «Берегись, у меня револьвер». Шепотом сказала, но отчетливо. А голос — голос из–за двери — ответил: «Я все равно убью тебя». Я бросилась на дверь, сама не знаю почему, — безумие какое–то; открыла. Но там никого не было, только запах в коридоре. Странный какой–то. Запах мочи.

Это было ночью.

Утром поднимаюсь наверх — после завтрака, когда они все уехали. По крайней мере я думала, что все. Беру манто за подол, роюсь в подкладке, вынимаю пачку листков — уже довольно толстая пачка. Сижу на корточках рядом с гардеробом, прислушиваюсь к малейшему шороху, но поскольку Старушка все время напевает, мне легко определить, где она.

Читаю — и вдруг слышу дыхание. Чье–то дыхание. У себя за спиной. Тяжелое. Частое. Замираю на месте и снимаю пистолет в кармане с предохранителя. Только не шевелиться. Никаких резких движений. Он тут, за моей спиной, заносит нож; вытаскиваю пистолет и разворачиваюсь. Никого. Иду в ванную, ударом ноги отворяю дверь нараспашку — она с размаху стукается о стену, — никого. Но я по–прежнему слышу чье–то дыхание. Кто–то все равно дышит!

С пушкой в руке обхожу комнату. На ночном столике — только будильник да Старушкины снотворные. Смотрю на кровать — большая кровать, на ней покрывало с толстой розовой бахромой до самого пола.

Теперь дыхание стало совсем коротким и частым. Как будто бы он… или будто от страха. Стою возле кровати; нужно поднять покрывало, обязательно нужно. Сейчас я наконец все узнаю. Крадучись подхожу поближе, — что за игра? Что он, черт возьми, затевает? Поднять покрывало храбрости не хватает — замерла вытянув руку. А дыхание вдруг переходит в голос, шепчущий ночной голос, мягкий и угрожающий голос из–за двери, беспрестанно повторяющий мое имя: «Джини, Джини, — говорит он, — приди». Слышу какой–то странный звук и понимаю, что это мои коленки стучат друг о дружку. «Скорее — мне не терпится. Ха–ха–ха». Теперь он смеется — злобно и пронзительно, смех переходит в нечто вроде хохота с какими–то каркающими звуками, — старческий, похожий на кашель, хохот.

Смотрю на эту расхохотавшуюся кровать и очень отчетливо слышу с другого конца улицы звук клаксона машины мясника — и тут все стихло; потом осознаю еще кое–что: Старушка больше не напевает, дом словно опустел.

Никакого смеха — тишина, ни звука; ступенька на лестнице треснула — иду к двери, выглядываю, потом живо возвращаюсь к кровати. Вдруг раздается пронзительный звонок. С испугу я поневоле подскакиваю, всей тяжестью тела налетаю на кровать, она сдвигается с места. Ковер совсем сбился, кровать наполовину отодвинута, но под ней ничего не видно. И дыхания больше не слышно. Ничегошеньки.

И тут какое–то пришепетывание. Наверное, я схожу с ума. «Джини!» Я вздрагиваю. «Джини, что вы там делаете? Уже одиннадцать! Джини?» Пронзительный голос сверлит мне мозг. «Мясник заезжал, Джини, вы спускаетесь?» — «Да, мадам, иду!» Какой странный у меня голос — совсем окаменелый. Говорю громче: «Иду!» Никакого движения; тогда я резко наклоняюсь и, готовая получить прямо в лицо удар ножом, приподнимаю покрывало, но там — ничего. Только хорошенький черно–серый магнитофон — стоит себе и работает вхолостую.

До сих пор дрожь бьет. Забрала магнитофон, спустилась вниз. Не знаю, зачем я его взяла, — глупо, он мог бы подумать, что его никто и не видел. В конце концов, он не слишком уверен в том, что это я читаю его дневник.

А может, и вовсе не приклеивал он никакого волоска. Так, всего лишь игра с самим собой, чтобы было интереснее, и ничего–то он не знает. Пишет наугад, играючи, сам тому не веря. А теперь он как раз–то и узнает, что кто–то забрал магнитофон. Но уже поздно: они здесь, и я не могу отнести его назад. Спрятала в своей комнате, под стопкой нижнего белья.

Сейчас они готовятся к обеду — моют руки и все такое прочее. Магнитофон. Развлекаться изволит. Издевается надо мной. Значит, вот что он нашел в отцовском кабинете. Я подумала, не нанести ли ему ущерб, забрав и записки. Глупо, но на ум пришло именно это выражение: «нанести ущерб». Звонят — иду вниз.

Дневник убийцы

Она забрала его. Я пошарил под кроватью. Пусто.

Как ты, должно быть, испугалась, бедняжка Джини: вообразила, что пробил твой последний час, и ошиблась. В жизни люди частенько ошибаются. А теперь магнитофон нужно вернуть, он не твой, слышишь, Джини? Его нужно вернуть на место. Завтра приезжает Шэрон, и все в доме должно быть в полном порядке. В честь Шэрон. Так что ты сейчас же вернешь магнитофон — тогда, может быть, я прощу тебя.

Это была всего лишь шутка, Джини, милая шутка. Пока.

Дневник Джини

Нет, не стану я его возвращать. Еще чего. Грязный маленький кретин, ты допустил грубую ошибку и поплатишься за нее. Потому что теперь у меня есть улика. Доказательство того, что в этой халупе живет псих.

«Да, мадемуазель, эта шутка явно дурного толка, но все–таки это просто шутка, не так ли? Если бы мы принялись арестовывать всех шутников… Ха–ха–ха!» Плевать. Оставлю его у себя.