Четыре сына доктора Марча. Железная роза

Я вынужден был порвать оскверненные тобой листочки: они стали гадкими, от них воняло — ясно? — воняло страхом, запахом тех, других — так пахло в тот момент, когда до них доходило наконец, отвратительно пахло; ты носишь в себе этот мерзкий запах, он ждет лишь подходящего случая, чтобы вырваться наружу, пройти сквозь кожу, расползтись вокруг; мерзкий запах, его запирают в ящик и закапывают в яму — только тогда можно спокойно дышать нам, живущим. Мне плохо, плохо, я не хочу, чтобы ты существовала, не хочу с тобой больше играть, не хочу!

Никто не помешает мне делать это снова и снова. Еще и еще. Сколько захочу. Я скажу тебе — когда. И где. И ты ничего не сможешь сделать. Потому что я — Хозяин.

Дневник Джини

А ты не мог бы продолжить рассказ о вашей семье, вместо того чтобы распространяться о собственной персоне? Это было бы поинтереснее. К примеру, похороны твоего брата — они, наверное, были значительным событием…

Дневник убийцы

Опять эти мерзости на моих листочках… Что на тебя нашло — спятила, что ли? Чего ты добиваешься? Хочешь вывести меня из себя, разозлить, заставить в припадке гнева разоблачить себя… дураком меня считаешь? А может быть, дорогая Джини — обладательница чистого сердца, — ты полагаешь, что я способен вдруг вылететь из–за стола с воплем: «Но в конце концов, Джини, до каких пор вы будете осквернять мой интимный дневник?»

Размечталась ты, Джини… Думаешь, если я, имея на то все основания, выхожу из себя, значит, не умею властвовать собой? Думаешь, тебе удастся вывести меня из равновесия, прожужжав мне все уши этим недоделанным Заком? Слишком ты поспешна в суждениях. Смотри, как я спокоен. Как хорошо я разгадываю твои намерения… С самого начала разгадываю. Даже позволил тебе найти Книгу. Я знал, что ты будешь довольна, обнаружив ее. К тому же тебе есть теперь чем заняться.

Ну попытайся же хоть изредка видеть чуть дальше собственного носа… О! Сдаюсь: ты в конце концов — всего лишь жалкое существо, и вряд ли я чем–то смогу тебе помочь!

Дневник Джини

Так, значит, беседовать с кем–то ему все–таки интереснее, чем нести свою всегдашнюю чушь. Еще бы! Восемнадцать лет молчать о том, какой распрекрасный псих в тебе сидит! Если бы меня не было, ему пришлось бы выдумать меня! Впрочем, как раз так и получилась эта мерзость — его дневник: нужно было кому–то или чему–то все поведать, вот он и выдумал его…

Вчера в деревне я купила книжку о колдовстве и еще одну — с заклинаниями. Забавно, что в таком городишке, как этот, подобные вещи кому–то нужны… «У меня постоянные клиенты», — с таинственным видом сказал тот тип, что их продает.

Все внимательно изучила: колдовские заклинания, виды одержимости, и пятое, и десятое; чувствую — уже козлиные ноги, того и гляди, отрастут!

Во всяком случае, нашла вполне подходящее великолепное заклинание против бесов — особо ужасных и с трудом поддающихся изгнанию. Нужно что–нибудь придумать, чтобы преподнести его как–нибудь поудачнее. И не стоит пороть горячку.

Я не написала ему ничего. Только изрезала в вермишель все его листочки. Не смогла удержаться — слишком хочется шею ему свернуть. А теперь немножко страшно. Постараюсь спать как можно меньше.

Дневник убийцы

Ненавижу тебя.

Ты уничтожила мое произведение — мои слова, мой голос, ты их изуродовала и разнесла на части своими острыми ножницами: чик–чик–чик — их лезвия вонзаются в мою плоть, мою бумажную плоть; ты как те сумасшедшие бабы по телевизору — маньячка, вот ты кто, маньячка, отвратительная старая маньячка, и я тебя ненавижу.

Нужно бы мне… Нет, этого ты не прочитаешь. Тем не менее нужно бы. Время бежит, а ты жиреешь за наш счет.

Вчера мама завела речь о Шэрон. Как обычно, немножко поплакала. Я утешил ее. Мы были одни, и я сказал: «Не плачь, перестань, они поймают его…». Она как–то странно на меня посмотрела… Я понял, что внушаю ей отвращение… Не хочу, чтобы обстоятельства вынудили меня… нет, конечно же, только не маму, такого я не сделаю. Но это — моя первая ошибка. Она могла стать серьезной, слишком серьезной.

Дневник Джини

Придурок! Так, значит, он способен выдать себя. Нервничает, должно быть, уже куда больше, чем кажется с его слов! Ну почему же я не болталась там где–нибудь поблизости, почему?

Заклинание запишу на магнитофон.

Страх мой улетучился после смерти Шэрон. Бывают люди, которые почему–то вам ближе, чем остальные. Шэрон была из таких. Хватит об этом.

Его мать все знает и молчит. Его мать. Их мать. Вот она — лазейка. Слабое место. С него–то я и должна начать.

Нет, он ведь именно этого и хочет. Чтобы я дала ему повод убить ее. Потому что с самого начала он хочет именно этого: убить ее. И виновного долго искать не придется: отец! Бред какой–то опять несу. Когда начитаешься этих книжонок по психологии, поневоле привыкаешь строить какие–то безумные гипотезы. Приступы бреда одолевают.

Я в тупике.

И всегда там была.

Дневник убийцы

Что, не хватило храбрости сделать то же самое? Это хорошо. Значит, теперь я снова могу обратиться к тому, что имеет значение.