Четыре танкиста и собака

— Нет. — Кугель приподнял угол скатерти и стал под ней копаться. — Чтобы время шло хорошо, — добавил он таинственно, а потом одним движением, словно открывая памятник, сбросил скатерть… с больших кабинетных часов. Весело звякнув, они стали бить так громко, будто хотели разбудить весь мир.

Это уже было слишком даже для флегматичного Еленя. Не в силах овладеть собой, он перекинул автомат со спины на грудь, подскочил вплотную к гостю и яростно прошипел:

— Катись колбасой!

— Их ферштее нихт! — наморщил брови Кугель и переспросил: — Колбаса? А сыр надо?

— Сгинь, мигом! — во весь голос заорал Густлик, занося руку, но на полпути задержал ее и замер, вытянувшись по стойке «смирно».

В комнату в черном танкистском комбинезоне вошел генерал. Усталым движением он стащил с головы шлем, открыв лоб, совсем белый по сравнению с запыленным и загорелым лицом.

Кугель и два его помощника проскользнули между штабными офицерами и автоматчиками охраны, поняв, что тут сейчас не до них.

Две-три секунды царило неловкое молчание. Черноусов ждал, что поляки сами отдадут рапорт своему командиру, но потом, когда начали мерно и чинно бить кабинетные часы, подаренные обер-ефрейтором, и он и Елень одновременно выступили вперед:

— Товарищ генерал…

— Гражданин генерал… — переплелись их голоса. Верх одержал мощный бас силезца: — Группа советских разведчиков и экипаж танка «Рыжий» находятся…

Густлик умолк, подыскивая подходящую формулировку. Воспользовавшись наступившей паузой, неожиданно вмешался Саакашвили и тихим, грустным голосом, совсем не по-уставному произнес:

— Нет больше «Рыжего»… Остались мы без брони над головой…

— Я знаю, — спокойно ответил генерал и, указывая на дым, валивший от одеяла из-под раскаленного утюга, добавил: — А сейчас останешься еще и без штанов.

Григорий схватил утюг, плеснул, водой из котелка на тлеющее одеяло.

— Потеряли мы машину. Дело было так… — начал было рассказывать Густлик, но, услышав за спиной мелодичные серебряные звуки музыкальной шкатулки, наигрывающей менуэт, сбился и умолк.

— Я знаю, — выручил его генерал. — В сложной ситуации вам встретился немецкий капитан, указавший направление отхода. Этот же капитан два часа спустя обо всем доложил нам по радио.

— Вот черт… — буркнул Елень и, скрывая удивление, подтвердил: — Так точно, гражданин генерал.

— А где командир танка?

Черноусов выступил на полшага вперед и доложил:

— Он с Марусей пошел в город искать гармонию.

— Между ними давно уже гармония…

— Гармошку Черешняка, — пояснил Густлик. — Ту, что осталась от Вихуры. Пропала она.

— Напомните сержанту Косу, что он до сих пор не представил мне рапорта.

— Какого рапорта?

— Письменного. Он знает. У нас была с ним беседа на эту тему, когда его из контрразведки доставили…

Генерал умолк, и в наступившей тишине явственно раздалось тиканье обер-ефрейторского подарка и, что совсем уж некстати, бешеный галоп густликовского «чуда техники», выстреливающего секунды со скоростью пулемета. Однако генерал, казалось, не услышал, или, вернее, не заметил этих звуков, занятый своими мыслями.

— Товарищ механик, — обратился он к старшему по званию из танкистов, и Саакашвили, отставив утюг, вытянулся по стойке «смирно». — В четырнадцать часов я ввожу в бой маневренную танковую группу с рубежа пять километров западнее Ритцена. В одиннадцать пятнадцать всему экипажу быть в сборе.

Часы с маятником, случайно заведенные Григорием, как раз показали одиннадцать, и над самой головой командира, выскакивая из резной виноградной листвы, наперебой хрипло закуковали кукушки.

Генерал удивленно взглянул на часы.

— Ерунда. Вам надо их сверить. — Он повернул голову и увидел стену, увешанную часами. — Это что еще такое? Мародерство!

Деревянная птаха прокуковала последний раз и юркнула в свое убежище. В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее Томаш своим спокойным звучным голосом:

— Они же не золотые, и такие здоровенные, что их не утащишь. Они просто взяты в плен, гражданин генерал.

— В плен, говоришь? — задумался командир. — Возвращают время, украденное войной… Ну ладно, — махнул он рукой и напомнил: — Буду здесь в четверть двенадцатого.

Танкисты стояли еще по стойке «смирно», провожая офицеров штаба армии, когда из-за двери осторожно выглянул Кугель.

— Господин унтер-офицер, — робко обратился он к Еленю.

— Подслушиваешь?

— Нет.

— Что тебе?

— Кое-что сказать.

— О часах?

— Нет. На кирпичном заводе прячется один немец. Он бежал из концлагеря на заводе боеприпасов в Крейцбурге…

— Слушайте, что я вам скажу! — воскликнул Саакашвили, до этого задумчиво хмуривший брови.

— Подожди, — прервал его Елень и повернулся к обер-ефрейтору. — Пусть не боится. Дай ему поесть и что-нибудь из одежды. — Густлик, похлопывая Кугеля по спине, легонько вытолкал его из комнаты: ему любопытно было послушать, что хочет сказать Григорий.

— Вы слышали, генерал сказал: танковую маневренную группу. Значит, нам дадут танк.

— Горит, — показал Густлик на утюг, из-под которого снова валил густой дым.

— Пускай горит, доска толстая, — махнул рукой Григорий.