Четыре танкиста и собака

Внезапно сверху машину накрыла тень, в воздухе засвистело, дымные строчки трассирующих пуль прошили кроны деревьев и над самыми их вершинами промчались польские штурмовики.

— Здорово, да не совсем! — отозвался Густлик. — Не хватало только угодить под свои бомбы.

Он неотрывно осматривал в зеркальце дорогу сзади, а сквозь окна — впереди и по сторонам: везде, куда ни глянь, во взводных колоннах немецкая пехота.

— Гонората, вы меня любите?

— Может, и люблю.

— А сделаете, что я попрошу?

— Сделаю, — решилась девушка.

— Как только доедем до канала — я скажу когда, — вы во весь дух помчитесь через мост и первому попавшемуся скажете: «Плютоновый Елень сдерживает превосходящие силы противника и просит помощи».

— Но…

— Гонораточка, дорогушечка, один этот раз не откажите мне. Хорошо?

— Хорошо.

Густлик прибавил газ, и черный генеральский лимузин, прыгая на рытвинах, рванулся вперед.

Канал, который ночью форсировали танки и мотоциклы передового отряда поручника Козуба, под прямым углом ответвлялся от канала Гогенцоллерн и, протянувшись с севера на юг, мог служить хорошим прикрытием фланга войск генерала Штейнера. Для этого надо было только разрушить на нем все мосты и воспрепятствовать огнем переправе противника.

Пехотный взвод немцев с группой минеров подошел к разводному мосту и остановился на опушке леса. Офицер внимательно осматривал в бинокль местность с вершины той самой высотки, на которой ночью сидели Лажевский и Козуб. Поле впереди казалось совершенно пустынным, и только на другой стороне канала по тропинке вдоль насыпи сновал мотоцикл. Он мчался на юг, потом тормозил, поворачивал и с той же скоростью несся на север. Лейтенант никак не мог взять в толк, что он там делает, какое выполняет задание.

Усталые солдаты улеглись в тени под кустами, отирая с лица пот и расстегнув мундиры. За спиной офицера стояли два связных, и он наконец обратился к ним, указав на мотоциклиста:

— Обстрелять!

Солдаты козырнули и, пригнувшись, бросились в сторону канала. Перебегая от куста к кусту, они вскоре исчезли из виду.

Офицер какое-то время еще всматривался им вслед — не покажутся ли снова, а потом, заслышав за спиной быстро нарастающий шум мотора, обернулся. Между деревьями мелькнул черный силуэт, пропал, и вот чуть в стороне появился генеральский лимузин.

Командир взвода вышел на дорогу и поднял руку, чтобы задержать подъезжающего.

Однако тот, видимо, не догадывался об опасности и близости противника и скорости не сбавлял. В самый последний момент офицер едва успел отскочить в сторону. Что-то его, однако, встревожило, он выхватил из кобуры пистолет и прицелился в покрышку. В тот же миг взорвались две гранаты, выброшенные из окна промчавшейся машины.

Солдаты вскочили с места, кто-то крикнул, не разобрав, что случилось, кто-то склонился над бездыханным офицером. Тем временем машина отъехала метров на сто и внезапно исчезла из виду, словно провалилась сквозь землю. Запоздалая автоматная очередь только скосила несколько ивовых веток. Пули просвистели высоко над противотанковым рвом, на дне которого, увязнув в глубокой грязи, застрял генеральский «мерседес» с простреленными стеклами, продырявленной крышей и багажником, простроченным автоматной очередью.

— Гоноратка, беги! — приказал Густлик.

— А ты останешься?

— Останусь. Не спорь со мной, беги, — показал он в сторону моста.

17. Один

Гонората перекрестилась, перекрестила Густлика и бросилась бежать со всех ног. Не оглядываясь, она бежала сначала по дну рва, потом свернула в кусты в направлении сторожки.

Она не относилась к числу тех, кто безрассудно выполняет все, что от них требуют. Наоборот, в ней будто сидел какой-то бесенок противоречия и ей не раз доставалось даже от матери за непочтение старших. И Густлику она готова была подчиняться, только когда это сообразовывалось с ее намерениями. Однако на этот раз она подчинилась ему вопреки своей воле. Ей хотелось быть с ним, но она оставила его, потому что в голосе солдата звучало что-то такое, что заставило ее уступить. «Гонораточка, дорогушечка, — сказал он, — один этот раз не откажите мне…»

Она вспоминала слова Густлика, не забывая при этом внимательно поглядывать налево, чтобы не попасть в поле зрения немцев, засевших в лесу.

До сторожки оставалось пробежать совсем немного, а там уже недалеко и мост, как вдруг она наскочила на двух притаившихся в засаде немцев. Припав на колени и выставив автоматы в сторону канала, они таращили глаза на противоположный берег; словно ожидали увидеть там черта, и шаги Гонораты прозвучали для них как гром среди ясного неба.

— Ты что здесь делаешь? — спросил один из них.

Второй оглядывал кружева в ее волосах, косы, белый фартучек и глуповато улыбался, все шире раскрывая рот.

Гонората выдернула чеку из зажатой в руке гранаты и швырнула ее, как камень, в голову ближайшего немца.

Тот схватился за лицо и упал. Второй бросился к девушке, хотел схватить ее за горло, но получил такой удар коленом в живот, что перегнулся пополам.

Граната скатилась вниз по бетонным плитам, упала в воду и взметнула оттуда столб брызг, оглушив всех троих.