Четыре танкиста и собака

Еще несколько минут они уточняли детали плана. Главный вопрос — бежать или не бежать — они уже решили четыре дня назад, в тот самый день, когда у Маруси затянулась на плече рана от удара штыком, а сержант Шавелло начал ходить. Все трое сошлись на том, что не для того они все эти годы воевали, чтобы в самый последний момент отлеживаться в госпитале. Однако им хотелось не просто на фронт, а в свою часть. Чтобы не напороться на патрули и не попасть под арест, им нужно было знать точно, где находится их часть. Быстрота и расчет затеи давали некоторые шансы на успех. Они уже давно расспрашивали всех шоферов, привозивших раненых, но посчастливилось им лишь сегодня.

После совещания в тени каштана первым побежал вниз Юзек, придерживая руками больничные брюки, слишком просторные для его фигуры. Обежав вокруг всего госпиталя, он очутился у вещевых складов, проскользнул внутрь огромного, похожего на ригу, помещения, прикрытого сверху толстым брезентом, и попал в царство простыней, пижам, рубашек и кальсон.

В палатке с многочисленными стеллажами, увешанной множеством мешков с солдатским обмундированием, восседал за столом сам кладовщик, а точнее кладовщица, могучая женщина с капральскими погонами и с генеральской фигурой. Голову ее украшала причудливая прическа с мелкими, как у молодого барашка, завитками. Кладовщица была так занята или, быть может, хотела выглядеть очень занятой, что вообще не обратила внимания на вошедшего.

— Рядовой Юзеф Шавелло, разрешите войти, — рявкнул тот, вытянувшись по стойке «смирно».

— Ну?

— Мне бы нужно… — Он протянул руку в сторону мешков ближайшего стеллажа.

— Не тронь. Там бабье обмундирование. Чего тебе?

— Куртку порвал, в спину задувает.

— Так и говори. Вот иголка, вот нитки. Садись и шей.

— Слушаюсь.

Кладовщица снова принялась пересчитывать вороха привезенных из прачечной кальсон, каждый десяток она откладывала в сторону и записывала в густо разлинованную, большую, как простыня, ведомость.

Как и минуту назад было с Юзеком, она не обратила никакого внимания и на Константина Шавелло, который, чуть прихрамывая, вошел и встал перед ней, опираясь на свою орешниковую палку. Не обязана она замечать людей, когда на голубых пижамах отсутствуют необходимые атрибуты, к тому же в госпитале по-другому различают звания.

— Вот… — начал сержант глубоким басом.

— Чего еще? — оборвала она его. — Недавно меняли! Ничего не дам.

— Ну и не надо, — ответил он спокойно и сделал шаг в сторону стола. — Я вот смотрю и думаю: какая вы, пани капрал, бледная. Потому что в палате сидите, солнечных лучей не видите.

— Война, не время загорать, — отрезала та, нахмурив брови, и быстрым взглядом смерила Шавелло с ног до головы, стараясь разгадать намерения раненого.

— Война кончается, — продолжал Константин с мягкой улыбкой. — Можно иногда позволить себе прогулку.

— Прогулку? — Кладовщица перестала считать и в задумчивости поплевала на химический карандаш.

— Один сержант, человек уже немолодой, но еще бодрый, хотел бы вам, пани капрал, кое-что сказать…

— Пусть говорит.

— Не здесь, — твердо ответил Константин. — Есть вещи, о которых можно говорить только на лоне природы, на весеннем солнце, а не тут, извините за выражение, на фоне подштанников, хоть и недавно выстиранных.

Кладовщица вышла из-за стола и внимательно осмотрела сержанта. Не часто приглашали ее на прогулки, и теперь удивление боролось в ее сердце с надеждой. Надежда, видимо, победила.

— Катажина. — Она протянула руку с выпачканными химическим карандашом пальцами.

— Константин. — Сержант склонился, поцеловал ее руку и шаркнул голыми пятками в больничных тапочках, изображая щелчок каблуками и стараясь быть как можно элегантнее.

— Шьешь, малый?

— Шью, — ответил из угла Юзек.

Она на секунду задумалась, не следует ли подождать, пока он кончит, но уж очень интересно было узнать, что этот сержант ей скажет. Она махнула рукой и решила:

— Ну, шей пока что.

Подталкивая перед собой Константина, она вышла из палатки, тщательно зашнуровала выход и продела дужку огромного замка в скобки верхней части полотнища. Теперь можно было не сомневаться, что никто сюда не проскользнет. Она еще раз посмотрела на сержанта, и при солнечном свете он показался ей более симпатичным, чем в палатке.

— Ну, если идти… — Она чуть оттопырила левый локоть.

— Так идти, — закончил Константин, беря ее под руку и направляясь в тень деревьев.

— В лес ведете? — заметила она строгим голосом.

— Да, — ответил он. — Пани Катажина, война заканчивается. Весна. Каждая птаха — ласточка, скворец, жаворонок, воробей, сойка, сорока, аист…

— Пан сержант, короче! — Кладовщице не терпелось ускорить события.

— Каждая птаха, — согласился Константин и продолжал, — гнездо вьет.

— Ну и что?

— А то, что человек, который, кстати, мудрее птахи, тоже о будущем думать должен… — продолжал Шавелло, намереваясь сделать с Катажиной небольшой крюк по лесу, но, заметив у кухни среди стволов худенькую фигурку Маруси, повернул обратно.