Четыре танкиста и собака

Американский поляк, растроганный, оторвал от своего мундира пуговицу и протянул ее Еленю:

— Тебе.

Молодой американец и негр, увидев, что делает капрал, последовали его примеру: отрезали по пуговице и протянули Вихуре и Косу. Негр схватил Вихуру за пуговицу и попытался ее оторвать.

— Погоди, не рви! — Франек достал из кармана горсть пуговиц и раздал их американцам.

Самый молодой из гостей подарил Косу перочинный нож. Янек сбегал к танку, нашел в вещмешке свои старые енотовые рукавицы и без слов вручил их ему.

— О! — воскликнул тот и обеими руками стал трясти руку Янека. Он просто не мог выразить словами, как он благодарен.

— Итс йор дог?[43] — спросил он и погладил собаку по пушистому лбу.

Никем не замеченный, появился Григорий и, остановившись в нескольких шагах, с минуту смотрел на экипаж. Овчарка зарычала, обращая внимание своего хозяина на возвратившегося механика.

— Григорий, иди сюда, представься.

— Саакашвили, — три раза повторил грузин, пожимая протянутые ему руки.

— Грузия, Кавказ, — объяснил Янек. — Там, откуда Сталин.

— О, йес, — только теперь понял капрал. — Джорджа.

— Ну, что ты узнал?

— Густлик выиграл спор.

— Война кончилась, ребята, кончилась! — обрадованно воскликнул Елень и хлопнул американца по плечу, тот со смехом ответил ему тем же.

— Полная капитуляция?

— Еще нет, но на нашем участке уже конец. Все экипажи должны построиться в колонну на шоссе, — объяснил Саакашвили. — Генерал приказал немедленно двигаться.

— Едем, — решил Кос и обратился к американскому капралу: — Объясните своим товарищам обстановку.

— Раз надо, значит, надо, — нахмурил брови слегка запьяневший капрал.

Вихура сунул негру в карман недопитую бутылку, убрал остатки еды. Саакашвили вскочил в танк, открыл кран подачи горючего.

Капрал придержал Коса за руку:

— У меня еще одна просьба.

— Какая?

— Если бы я привез домой такой флаг, мама обрадовалась бы, что настоящий, польский…

— Бери, — согласился Кос, крепко пожал ему руку и вспрыгнул на танк.

Заработал мотор, «Рыжий» медленно двинулся с места. Американцы вытянули руки с поднятым вверх большим пальцем на счастье.

— Гуд лак![44] — кричал негр, приложив ко рту ладони.

Капрал отвязывал флаг от древка.

— Уот фо?[45] — спросил его молодой американец.

— Фо май мазер[46], — объяснил ему капрал.

Американцы толкнули понтон в воду и медленно поплыли к западному берегу, передавая друг другу из руки в руку недопитую бутылку «папы с мамой».

«Рыжий» развернулся на месте, беря направление на восток. Янек шлемофоном помахал на прощание гостям и скрылся в башне. Он низом пролез вперед и, присев на колени около механика, спросил:

— Не знаешь куда?

— Знаю. Только не хотел говорить при чужих.

— А нам-то скажешь? — подсел с другой стороны к нему Густлик.

— К Пейсе. Но сначала сосредоточение недалеко от Ритцена…

— Значит, я буду близко от Гонораты! — обрадовался Елень.

— …И будешь на большом приеме у генерала в честь победы.

— Там я и попрошу у него разрешения, чтобы панна Гонората могла с нами вернуться.

Он сказал «вернуться», и от этого короткого слова в танке словно светлее стало. В эту минуту все остро почувствовали, что именно сейчас начался новый, уже не фронтовой, период в жизни экипажа «Рыжего».

31. Похищение Гонораты

В полночь с 8 на 9 мая 1945 года в Карлсхорсте, находящемся в восточной части Берлина, маршал Жуков приказал провести генерал-фельдмаршала Кейтеля и еще двоих представителей немецкого главного командования, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота фон Фридебурга, в зал, где на поле лежал подготовленный акт безоговорочной капитуляции.

Первый пункт акта гласил:

«Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному командованию союзных экспедиционных сил».

В первом часу ночи 9 мая подписи под актом были поставлены, и война закончилась.

Во втором часу ночи, или в двенадцатом ночи по варшавскому времени, московское радио передало об этом сообщение, и немедленно по всему фронту началась такая неописуемая стрельба, какой, наверно, никогда не бывало во время боев, — все стреляли от радости, и уже не в противника, а в усыпанное звездами темно-синее небо, по которому еще ползли тучи только у самого горизонта. Наутро во всех армиях, дивизиях и полках началась «эпидемия» банкетов, приемов, праздников.