Четыре трагедии Крыма

Взяли: полковников по адмиралтейству Шперлинга, Яновского, капитана 2 ранга Вахтина, лейтенанта Прокофьева, мичмана Целицо, поручика по адмиралтейству Доценко (на другой день после расстрела был получен ордер Совета на его освобождение), прапорщиков по адмиралтейству Кальбуса и Гаврилова, матроса Блюмберга и инженера Шостака (последним трем – Блюмбергу, Шостаку и Гаврилову – удалось бежать из-под расстрела; Шостак был ранен и умер в июне 1918 г.). Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: “мы не убежим”, говорили они. И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки – мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: “Мы еще придем за вами”. Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло. Мы ждем своей очереди.»[44]

А вот рассказ простого матроса Беляева: «Матросов было много, 3000 человек. Все они заняли улицы города, сам город был оцеплен так, чтобы никто не убежал. Я не знаю, как они, а я арестовывал и приводил в Совет, но Совет от арестованных отказывался, говорил, что это не нужно, т. Пожаров уговаривал, чтобы этого не было. Их увели обратно и привели человек 60 или 40, а может, 50, в Морское собрание. Когда все люди были собраны в одной комнате, я посмотрел на них; там были и офицеры, и священники, а так – просто разные, кто попало. Там были совсем больные старики. Половина матросов требовала уничтожить их. Была избрана комиссия, куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. Было много людей. Матросы не знали ничего. Никто не знал ни арестованных, ни того, за что их арестовывали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что это офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывести из залы. А около 12 ночи звонит телефон из городской больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых»[45].

Наутро за Малаховым курганам были обнаружены шесть трупов мужчин, сброшенных в овраг. Лица у всех были разбиты до неузнаваемости. Личность ни одного из убитых установить не удалось.

Вдова капитана 1 ранга А.Г. фон Ризенкампфа, заведующего Пристрелочной станцией и складом мин Уайтхеда, писала в ходатайстве о предоставлении пенсии: «Ночью 22 февраля с.г. ко мне в квартиру явились несколько вооруженных матросов в форме и приказали моему мужу Анатолию Григорьевичу Ризенкампфу вместе с моим зятем Григорием Афанасьевичем Марковым (мичман с подводной бригады) и племянником Анатолием Александровичем Ризенкампфом (армейский прапорщик) идти с ними в Совет военных и рабочих депутатов. На следующий день я узнала, что мой муж, зять и племянник в Совет не приводились, а были расстреляны у ворот Исторического бульвара, причем муж и зять были убиты насмерть, а племянник тяжело ранен и на его выздоровление надежд очень мало (умер 7/20 марта 1918 г.). После этой ужасной ночи я осталась вдовой с тремя детьми, из них две дочери еще в гимназии, а третья осталась вдовой, пробыв замужем только пять дней»[46].

Глава 3 Немцы пришли

3 марта 1918 г. в городе Бресте правительство Советской России подписало мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Подробный рассказ об истории подписания и последствиях это «препохабнейшего мира» выходит за рамки нашего повествования. Я лишь замечу, что по условиям договора Советская Россия обязалась немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой (УНР), то есть с Центральной радой. Россия должна была вывести свои войска с территории Украины. При этом о границах новоявленной и никогда ранее не существовавшей страны Украины не было сказано ни слова. Таким образом, и немцы, и украинские националисты обеспечили себе полную свободу рук.

С 7 по 10 марта в Симферополе проходил съезд Советов, ревкомов и земельных комитетов Таврической губернии. На съезде был рассмотрен вопрос о Брестском мире. Первая резолюция, принятая почти единогласно, декларировала необходимость продолжения революционной войны с Германией. Но после сообщения о положении, создавшемся на фронте, и под давлением большевистской фракции съезд признал политику центральной Советской власти в отношении заключения мира с Германией правильной.

На съезде тон задавали большевики и левые эсеры, они и сформировали Таврический Центральный исполнительный комитет в составе 20 человек: 12 большевиков и 8 левых эсеров. Татарские беспартийные делегаты предложили ввести от них в состав ЦИК одного или двух членов, но им в этом было отказано. Председателем ЦИК был избран Ж.А. Миллер[47].

Совет народных комиссаров возглавил прибывший в Крым по направлению ЦК РКП(б) А.И. Слуцкий.