Четыре царства

Вот другое место в Пятикнижии, где неожиданно проявляется стремление Эсава скрыть своё лицо. "И настало время ей родить: и вот близнецы во чреве её. И вышел первый, красный, весь как плащ волосатый, и нарекли ему имя Эсав" (Берёшит 25:24-25). Мы знаем, что каждое слово в Торе не случайно, что нет в ней места броскому сравнению, если за ним не скрывается определённая мысль, для которой это сравнение — адекватная форма выражения. Задумаемся, почему волосяной покров Эсава сравнён именно с плащом? Звучит довольно странно, и если бы встретилось не в Пятикнижии, могло бы быть признано не очень удачным. Попробуем разобраться.

Хахамим учат, что какое бы явление духовного мира мы ни взяли, мы всегда обнаружим в нём внутреннее и внешнее, причём внешнее может либо быть окончанием внутреннего, либо служить его сокрытию. Образом внешнего первого типа является кожа человека, а второго — его одежда. Разница между ними в том, что кожа — неотъемлемая часть тела, естественное продолжение последнего, в то время как одежда лишь сшита в соответствии с формой тела и не несёт в себе его внутренних свойств.

Волосы — часть самого человека, плащ — его одежда. Сравнивая волосяной покров с плащом, Пятикнижие учит, что внешнее в Эсаве — то, каким он представал перед другими — не соответствовало внутреннему. Более того, плащ, о котором идёт речь, — это на самом деле волосы и, следовательно, часть тела. Отсюда видно, что для Эсава скрывать от глаз других свою природу — естественно. А это знак, что ложь обусловлена сутью этого человека, поэтому её проявление — естественно. Вот пример того, как глубоко внутреннее выходит наружу.

Интересно, что Раши связывает слово, которым Пятикнижие называет здесь плащ, с шерстью овцы — из этой шерсти изготовляется плащ. Но ведь шерсть овцы является частью самого животного. Опять мы сталкиваемся с ситуацией, когда внешнее второго типа (одежда) выдаёт себя за внешнее первого типа (шерсть). Аналог этого на уровне духовном: форма, никоим образом не связанная с сутью, но претендующая на роль её законного обладателя. Таков Эсав, таково четвёртое царство.

* * *

В свете сказанного яснее становятся слова мидраша: "Посмотрел Творец в будущее и увидел, что народы переведут Тору на греческий и начнут управлять в ней, и скажут: мы — евреи". Бросается в глаза, что приведённое высказывание неточно описывает случившееся. Известно, что на греческий перевели Пятикнижие еврейские мудрецы, а не другие народы. Ясно, что мидраш нельзя понимать буквально. Действительное его значение — сообщить нам, что в планы Творца входило подвести мир к точке, когда Тора станет достоянием народов. Мидраш говорит об эпохе четвёртого царства, о времени распространения христианства.

Но в каком виде Тора предстала перед народами? Оригинальный текст был скрыт, они должны были довольствоваться переводом. То, что теологи христианства разных времён знали иврит и были в состоянии читать подлинник, мало что меняло. Выводы, сделанные ими на основании текста Пятикнижия, нередко шли вразрез с высказываниями хахамим. И в этом нет ничего удивительного. Что можно ожидать от "исследования" Пятикнижия, которое отвергает метод, предлагаемый Устной Торой, Талмудом? О какой глубине мысли может идти речь, когда люди отвернулись от еврейской традиции, от знания, открытого народу у горы Синай и дополненного откровениями пророков? Работе над Пятикнижием, не основанной на традиционном методе его изучения, свойственен серьёзный изъян: теряется, ни много ни мало, истинный смысл текста. А поскольку степень воздействия Пятикнижия определяется уровнем, до которого поднимается мысль читающего, то заведомое ограничение возможности правильного понимания текста приводит к обесцениванию роли этой Книги.

Ещё в большей степени только что сказанное относится к переводам на греческий и все прочие языки. Любой перевод Пятикнижия, каким бы "удачным" он ни был, — всегда лишь бледная копия оригинала. И если люди начинают интерпретировать Пятикнижие, опираясь либо на перевод, либо на текст подлинный, но оторванный от традиционного метода исследования, то "достижения" их мысли заведомо не сойдутся с истиной. Сами они этого не замечают. Им кажется, что они постигли глубины иудаизма и даже сказали своё собственное "новое" слово. Именно про них и говорит мидраш: "… начнут управлять в ней (в Торе) и скажут: "Мы — евреи". Однако власть, основанная на изучении перевода, далека от истинной, от власти, которой наделены настоящие знатоки Учения. Власть тех людей — мнимая. Их девиз — "Мы — евреи" — претензия на место, им не принадлежащее. Это и есть позиция Эсава, позиция четвёртого царства.

Ошибочно полагать, что лишь христианство есть носитель духовной силы Эсава. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с выдающей себя за правду ложью (намеренной или являющейся следствием искреннего заблуждения), перед нами оказывается определённое проявление четвёртого царства.