Четыре туберозы

Тебя со мною нет.
Но вечно ты со мною.
Гляжу за тонкой пеленою,
Где потухает слабый свет,
Твои я вижу силуэты,
Твои мне слышатся ответы.
             Меня не знаешь ты,
             Но рядом я иду с тобою;
             Покровы нежной темноты
             Нас окружили тканью голубою.
             И знаешь ты, что рядом
             Иду с тобой, — ласкаю взглядом.
И в темноте — боишься ты!
Зовёшь меня стыдливо:
Во власти ты моей мечты,
В власти тени горделивой[108]

.А поцелуй мой нежный
Дарует сон тебе мятежный!
             И днём ты не одна.
             Ты днём с моей мечтою. —
             Ты утомлённа и бледна
             В борьбе с телесной чистотою.
             Ты ночи ждешь так страстно
             И тьмы великой, своевластной.
Ты знаешь — я с тобой
И ты со мной навечно;
И голос нежно-голубой
Зовёт нас к радости беспечной;
Во власти духа ты, и — знай,
Я дух молитв — бессмертный Адонай.

ПРИШЛЕЦ

Громадное чёрное тело приближалось к земле, и на земле стало темно. Только иногда голубовато светящиеся искры пронизывали мрак, и быстро неслись куда-то вдаль, и там умирали.

Жители земли, — люди, никогда не видавшие темноты, боялись её. Они укрылись в свои норы, и зажгли в них тела растений, и, глядя на медленную их смерть, надеялись на жизнь.

Вершина высокой горы осветилась ярко-бело.

Вниз медленно спускался усталый человек. На нём были светящиеся лохмотья. Он пришёл к людям и просил у них пищи и права жить всегда на высокой горе. Они дали ему риса и проводили его на высокую гору. Там они построили из камней и земли нору для него.

И он стал там жить, никогда не сходя вниз к людям. Они его спросили, что он будет делать один на горе. «Думать о Боге» — ответил он и удалился в свою нору, а люди пошли к себе вниз.

Стало опять светло!

Все видели свет и радовались на него.

К одинокому никто не входил. Иногда, когда вечером было особенно чистое небо, они могли видеть одинокого, сидящего на скале. Он сидел на ней часы, дни, недели, не двигаясь с места.

Он думал о Боге.

Иногда рядом с ним чернел на светлом небе громадный медведь, который тоже сидел, не двигаясь, и тоже думал о Боге. Иногда к одинокому с кружительной выси небес опускался огромный сизый орёл, садился ему на плечо и застывал надолго и тоже думал о Боге.

И так шли года, а за ними века.

Люди сильно поумнели и научились даже говорить со звёздами. А звёзды бывают разные: одни тепло светятся на небе и думают о Боге; другие же, яркие, горячие, мало думают и хотят испытать всё сами. Они сперва узнают, а потом думают. Они часто опускаются до самой земли и смотрят, что там творится, или же войдут в сердце человеческое и зажгут в нём томление к надзвёздному миру.

Вот люди стали разговаривать со звёздами и рассказали им, что на высокой горе, вот уже много тысячелетий, сидит одинокий и всё думает о Боге, и что рядом с ним птицы и звери тоже сидят и думают о Боге.

Одна очень яркая звезда сказала людям, что взобраться на гору они сами уже больше не могут, но что она, звезда, согласна спуститься к одинокому, посмотреть на него и рассказать обо всём людям.

Когда настала ночь и небо сделалось чёрным, звезда ринулась на землю. И она увидала: от норы одинокого остались одни камни, а между ними лежали его кости, белые, и едва светились во мраке. Самого же одинокого она увидать не могла. Снова взвилась звезда на небо и рассказала людям и другим звёздам, что одинокого больше нет, а лежат одни его кости.

И засмеялись люди и назвали его глупцом за то, что до сих пор его видали и перестали его видеть.

А звёзды тихо потолковали между собой, и каждая осталась при своём свете.

Снова прошли тысячелетия.

Земля стала холодной, но холода не было, так как некому было его ощущать.

Людей не стало. Вместо них по земле клубились туманы, сталкивались друг с другом, и была на земле великая тоска. Одни звёзды по-прежнему либо тепло, либо жарко сияли на чёрных небесах.

Там также сияла и любопытная звезда и томилась она, что нет больше людей и что не с кем ей говорить. И раз взглянула она снова на холодную землю. Сперва увидала беспокойные туманы, а за ними и высокую гору, где так долго жил одинокий и всё думал о Боге, и она увидала и — одинокого.

Он не сидел больше, а стоял, стоял высоко над туманами.

Его тысячелетний лик светился ясною мудростью, и длани его были распростёрты над беспокойными туманами, и он думал, думал о Боге.